Шла долгая, холодная зима 1942 года. Страх от обстрелов и бомбежек отошел на второе место, голод овладел всеми, в глазах у всех стояла смерть. В квартире, где совсем недавно жило 25 человек и всегда было весело от детского смеха, осталось всего двое — две сестрички 15 и 7 лет. И благодаря старшей сестре они еще были живы. Старшая, Мила, каждый день спускалась в булочную, где простаивала в ожидании часами, чтобы получить их пайки хлеба по 125 г. С каждым днем народу становилось все меньше, вперед хлеб не брали, чтобы не съесть его сегодня.

Блокадный Ленинград

Мила ушла в булочную, прошло два часа, а она не возвращалась. Малышка сидела около холодной печурки, сосала свой воротничок от платьица, чтобы не так хотелось есть и смотрела на часы. Сестра не приходила, и она, открыв дверь, вышла на лестничную площадку, что делать ей было запрещено. Нащупав маленькими ножками в сшитых стеганных валеночках с галошами ступени в кромешной темноте, перебирая пальчиками холодные перила, девочка медленно стала спускаться вниз. Ступеньки, облитые водой, были скользкие, идти тяжело, маленькие ручки еле доставали до перил, а ноги разъезжались в разные стороны.

Пройдя три ступени, девочка наткнулась на какое-то препятствие. От неожиданности она упала, и во время падения галошка соскользнула с валенка. Малышка села на ступеньку и стала ее искать. Она шарила руками вокруг, пока не наткнулась на что-то одетое и холодное. Ее ручки нащупали руки, тело и, наконец, лицо. Ужас и страх содрогнули маленькое тельце ребенка, она закричала: «Кто это? Мила! Это ты?» Сев на ледяные ступеньки рядом с мертвым телом, девочка горько заплакала.

Она плакала все громче и громче, вытирая катившиеся по лицу слезы замерзшими пальчиками, «Если это моя Мила – тогда я останусь и буду здесь сидеть, замерзну и тоже умру», – думала девочка. «Одна я в квартиру не пойду, там темно, страшно, холодно, никого нет, и есть нечего».

Внизу послышались шаги, они гулко отдавались в тишине и медленно приближались, потом они стали все слышнее, кто-то пытался идти быстрее, Девочка перестала плакать и стала прислушиваться. И вдруг она услыхала среди темноты, холода и ее горя такой знакомый, теплый и ласковый голос сестры: «Малышка, родная моя, я иду, не плачь, я уже совсем близко».

Сердце девочки забилось от радости. Она встала и закричала:

- Мила, это ты? Иди скорее, здесь кто-то сидит! Умер, наверное. И мне не прийти к тебе.

- Умер? Кто же?

- Не знаю, иди быстрее.

Маленький светлячок на пальто сестры быстро приближался к девочке. Мила вытащила маленький карманный фонарик и содрогнулась от ужаса. Огонек осветил сидевшую на ступеньке, прислонившись к перилам, молодую женщину, жившую в соседней квартире, еще вчера она была жива. Она похоронила мать, отца, двоих детей, а вчера ей принесли похоронную на погибшего мужа. Рядом с мертвой женщиной сидела ее маленькая сестра – маленький скелетик, замершая, напуганная, с валенком в руках, слезы все еще текли по ее рукам.

В большом шестиэтажном доме, где жило много народу, стало жутко от тишины. Кто уехал, кто ушел на фронт, но, в основном, умерли. Не слышно скрипа дверей, чьих-то шагов. Девочке было страшно спускаться каждый день вниз по этой лестнице, подниматься на 5 этаж: «Возможно, завтра я также умру, свалившись на этой лестнице. Теперь уже очередь моя. Но я не могу, у меня есть сестра, я должна собрать все силы и жить для нас двоих».

«Люди, которые спасали других, которые проявляли какую-то доброту, самоотверженность, они, как правило, выдерживали гораздо дольше, а если и не выдерживали, то во всяком случае погибали людьми, не расчеловечиваясь». Д.А. Гранин.

День Победы — это всегда день раздумий. Мне кажется, что для людей, переживших войну, она стала главным событием их жизни, даже долгой и насыщенной. Она сделала нас сильнее, терпеливее, дружественнее. Показала, на что мы способны, и мы оказались способны на многое.

Все ли нынешние двадцатилетние смогли бы одолеть мой путь от бабушки, которой я приносила полученные продукты на Надеждинскую улицу и оттуда шла через весь Невский, да не по расчищенному тротуару, а по тропинке в снегу. Без освещения, в темноте, голодная, в 20-30-градусный мороз. Особенно страшно было идти через Дворцовый мост, на него часто падали осколки от зениток, стреляющих с кораблей. И шла дальше — за Малый проспект Васильевского острова и общежитие… А многие потянули бы из Невы большой молочный бидон с водой для раненых госпиталя? Руками, на которых уже не было мышц, одни кости…

И после военных, блокадных испытаний нам казалось, что ничего уже для нас не может быть страшным, никакой голод — не голод. Нет, было страшно, когда одна девочка утащила у меня часть карточек. Но другие подруги, тоном, не терпящим возражений, сказали: «Обедать будешь с нами по очереди». И мы выжили. А та — нет. Такие, кто заботился только о себе за счет других, погибали первыми. В той жизни, в ее особых условиях необходим был особый дух… Высокий. Он держал.