Российский фигурист Владимир Морозов, выигравший вместе с партнершей Евгенией Тарасовой бронзу чемпионата мира в парном катании, рассказал корреспонденту агентства "Р-Спорт" Анатолию Самохвалову увлекательную историю своей жизни. О том, как из человека, которого не взяли в хоккей, получился мощный парник, который в детстве ненавидел две вещи: смотреть фигурное катание и надевать… собачий ремень.   

- Володя, вы в который раз преодолели трудности вместе с Евгенией. После серии швов, которой 
- Женя - молодец, я еще раз убедился, что мне повезло с ней.

- Но прежде чем ее встретить, вас побросало по разным местам. Вы ведь родились в Потсдаме в семье военного?

- У меня вообще семья военных - отец, дед. Дед у меня из деревни Екимово Республики Марий Эл, служил в Уссурийске, на Дальнем Востоке, перевелся в Москву, стал начальником военной торговли. Дослужился до полковника. А Потсдам в памяти моей не остался. Только видео о чем-то свидетельствует. Когда мне была два года, наши войска из Германии вывели, мой отец, капитан, демобилизовался, поселился с моей мамой и мной в Люберцах, занялся предпринимательством. Крутился, где придется. 90-е, в стране смута, денег нет, маленький ребенок… Нужно было его, то есть меня, содержать. Это тоже было одним из мотивов отдать сына в спорт. Всю жизнь они меня не могли обеспечивать, а мой успех рассматривали в активной физической деятельности. 

- Люберцы в 90-х – знаковый город в российском криминале.

- Нас, слава богу, этот хаос миновал. У отца сохранялся военный стержень, который позволял быть ему быть добропорядочным. А я с шести с половиной лет видел не криминал, а каток.

- В те годы "успешным" спортом считался теннис.

- Да, я знаю, Ельцин в него играл. А из меня родители хотели сделать хоккеиста. Отец сам им занимался на любительском уровне, грезил им. Правда, шесть лет – уже большой возраст для начала спортивной деятельности с перспективой стать профессионалом. Меня привели в "Крылья Советов", там сказали: "На коньках стоять не умеет? До свидания. У нас все самостоятельно передвигаются по льду. Научитесь, тогда приходите на просмотр". Мы пошли на каток в Текстильщиках, чтобы просто научиться стоять на льду. Это была оздоровительная группа с тремя тренировками в неделю по сорок пять минут. Выезд на каток в шесть часов утра, дороги свободные, за двадцать минут мы доезжали до дворца АЗЛК. Только никакого хоккея, а подобие фигурного катания. Катались между кубиков, делали "фонарики" и "елочки". Я научился и тогда отец спросил: "Хочешь остаться?". Я не сомневался, сказал, что да, дальше никуда не пойдем.         

- А по фактуре вы и впрямь хоккеист.

- Это сейчас видно, а в том возрасте было не очень понятно, каким я вырасту. Родители у меня невысокие. Отец – 167 сантиметров, мама – 165. Я – 187. Кроме меня в нашем роду ростом за 180 никто не встречался. Интересно, что брат у меня будет довольно приличный в высоту.
- В кого вы такой?

- Не знаю, в детстве я не был коренастым. Но раньше я полненький был, щечки висели.

- Как у белорусского фигуриста Бочкова?

- Да. Я, кстати, с ним еще среди одиночников соревновался. А из Текстильщиков я попал к Надежде Владимировне Кондулинской, где уже было что-то похожее на спорт. У меня стало две тренировки в день.

- И что вам там нравилось?

- Было весело. Как во дворе. Все ровесники, на льду мы играли в догонялки, носились, кидались ледышками и снежками. Тренер ругалась, заставляла кататься. После нас, хулиганов, на лед выходила элита, фигуристы Виктора Николаевича Кудрявцева. На этих парней я смотрел, как на недосягаемых. Мы проказничали на льду, у Кудрявцева же была дисциплина, зато в раздевалке там каждый раз гремели склоки. Родители фигуристов враждовали между собой за внимание тренера, за каждый вещевой шкафчик, носились как курицы с яйцами, били детей чехлами, орали на них. Идиотизм был полный. Я не хотел оказаться в той группе. Кудрявцев на лед никого не пускал, но там, на АЗЛК, стояли двойные двери и одна маленькая щель. Так все туда летели подглядывать. На протяжении всей тренировки в этой дырке обязательно торчал чей-нибудь глаз

- Вас родители как воспитывали?

- Спокойно, на собачьей привязи…

- Это как?!

- Чтобы тренировать силу в ногах, я надевал собачий пояс со свинцовыми вставками. Не вырвешься. Приходим на рынок за ним, у мамы с папой спрашивают: "Вам на какую собаку?". "Нам для сына", - отвечают мои. Продавец онемела. А мама ей объясняет: "Да на скакалке, чтобы прыгать с утяжелителями". На скакалке я и прыгал, с утяжелителями - пистолетики, пресс, ласточки. Когда не было тренировок на льду, у меня была такая ОФП в коридоре. Это была жесть. Как же я ненавидел этот собачий ремень!   

А потом мой тренер с чего-то взяла, что мне нужно уходить в пары. Я стал оформляться физически, и все меньше был похож на представителя мужского одиночного катания. Причем, в парное меня звали сначала к Сергею Владимировичу Доброскокову. Он чуть ли не сам моему тренеру звонил. Мне 12 лет, пришли попробоваться, но тренер все чаще передавал меня своим помощникам. Я болтался на льду, нагрузки в паре возросли. Вне льда я стал тягать штангу, гантели, гири и… у меня заболела спина. Родители решили, что рано мне в пары. Да и мне там не понравилось. Год я еще подтягивал прыжковую базу, а потом возник вариант с группой Нины Михайловны Мозер, которая недавно вернулась из Америки. Она проводила негласный набор спортсменов в свою группу. Мы ей позвонили, и она пригласила на просмотр. Я был один, без партнерши, искали мне ее долго, так что тренировался в одиночку.

Вскоре мне прислали партнершу из Екатеринбурга. Приехала она с мамой. Жить им было негде, денег тоже не было, и поселились у нас в гостях. У нас была двухкомнатная квартира в Люберцах, в которой наступил полный аншлаг. Младший брат, я, папа с мамой и партнерша со своей мамой жили на этих тесных квадратных метрах. Было жарко. Мама ее еще так храпела ужасно. Постоянные гости напрягали. Да и каталась девочка не очень. Мы попробовали – не пошло. Прыжков у нее не было, сама маленькая и к полноте предрасположенная. Жить так было неудобно, я не знал, как их отправить домой.  И не знаешь, что выбрать. Но отчетливо понял: мне нужна другая.
Чем зацепила Нина Михайловеа?
- Результатами. Влад Жовнирский был чемпионом мира среди юниоров под ее руководством. У нее свое видение фигурного катания, отличное от спортсменов. И еще она умеет по-женски корректировать тренировочный процесс. Ведь тренеры все у нас мужского пола. Когда мы выходим на лед, только Нина Михайловна лучше всех видит, в каком мы состоянии – кого трясет, кто слишком активный, кто вялый… Она не делает так, чтобы ты весь тренировочный цикл задыхался от нагрузок, но всегда выводит пик формы к главному старту. Ты приехал на соревнования уставшим? Не проблема. Мозер владеет телом спортсмена. Она тренер, менеджер и психолог в одном лице. Причем она редко, когда строгая, умеет продуктивно вести беседу. 

Потом у меня появилась Моисеева. С Ирой мы встали в пару, с ней я впервые выступил на соревнованиях, а затем я вырос и стал больше нее на три головы. Быстрее я рос и физически, и в мастерстве. Моисеева осиливала только дупель, а я уже прыгал тройные. Из-за этого партнерш приходилось менять.

Мы стали кататься вместе с Катей Крутских, тогда она была неплохой одиночницей – делала пять тройных. Потом у нее начались возрастные изменения, прыжки она растеряла, часто болела. И Стасу Морозову не нравилась. И меня поставили в пару с Женей…

- Которая стала вашей судьбой?

- Ну да. И фамилии у нас популярные в фигурном катании. До сих пор, бывает, спрашивают: а вы родственники? Имеют в виду, что Женя кем-то приходится Татьяне Анатольевне, а я – Николаю Морозову. Как будто у нас клан! Так Женю в Казани тренировал еще один Тарасов – Геннадий.

- Когда в группу пришел будущий двукратный олимпийский чемпион Максим Траньков, он стал доминировать?

- Да, он был явным лидером на тот момент. Я катался на юниорском уровне и ощущал, что даже сама реальность просто тренировок на одном льду с Траньковым и Волосожар заставляла меня по-другому относиться к тренировочному процессу. Максим положил все на свою спортивную карьеру, отдавался ей максимально, даже когда он не катается, он душой болеет за фигурное катание в стране. Я у него перенял правильное распределение сил в программе.

- Он же побыл и вашим хореографом.

- Да, когда мы были юниорами, Максим поставил нам две программы, уже тогда он нам вносил такие конкретные корректировки, после которых мы понимали: как, что и зачем. А сейчас мы с Женей уже сверху надстроили что-то сами, что тоже выделяет нас в группе.

- Вы с Евгенией славитесь четверной подкруткой. С чем она ассоциировалась раньше?

- С неизвестностью. Мы не знали, чего ожидать от нее. Плюс один оборот – это очень много и очень опасно для партнерши. Для меня не имеет значения, какой подкрут делать - тройной или четверной. Вкладываю максимум сил. Ты выбрасываешь повыше и ждешь, когда девочка докрутится.  А она крутится на высоте три-четыре метра надо льдом. Волновались, осторожничали, а потом привыкли и никаких новых ощущений подкрут нам уже не дает.     

- Александр Смирнов выразился как-то, что при четверной подкрутке трудно сохранить в сохранности зубы.

- И нос тоже. Но я стараюсь дать Жене максимальную высоту, чтобы она успевала сделать свои обороты и не причинила мне вреда.

- Почему у вас этот элемент самый крутой?

- Была заложена очень хорошая техника. Тройной подкрут у нас высокий, на скорости, четвертого уровня. Четверной нам было учить просто, так как есть большой запас. Когда подкруты близко к голове, на малой высоте, тогда проблематично что-то изобретать.

- Когда становишься свидетелем жестоких падений вроде того, что испытала Наталья Забияко, получившая травму головы, это сильно влияет на психику?

- Влияет, особенно на психику окружающих. И когда речь заходит о сложных выбросах, начинаешь задумываться. А самое опасное, когда об этом задумывается партнерша. Слава богу, у меня Женя от этого отстраняется.

- Чемпионат мира показал, что она бесстрашная?

- В меру.

- У Федора Климова с Ксенией Столбовой деловые отношения. А у вас с Евгенией?

- У нас с ней полное доверие. Зная об отношениях многих пар, я становлюсь очень радостным за то, как у нас складываются отношения с Женей. Я катался с разными партнершами  и помню "деловые" отношения, помню плохие, поэтому сейчас нам очень здорово.

- Нет ощущения, что Тарасовой порой не хватает какой-то стервозности?

- Так это вообще не про нее. Женя – добрый, славный человек. Вообще мне не важно, кто там более стервозный и кто кому не уступает на площадке… Не считаю, что человеку необходимы отрицательные черты для достижения высокого результата.

[b]- Профессиональное парное катание провоцирует снисходительное, что ли, отношение к танцам…

- Снисходительного, конечно, нет, мы все общаемся. И дружески посмеиваемся над их поддержками не выше плеча.

- Тем не менее, у танцев вы заимствуете хореографию, постановщики к вам приходят из этого вида.

- Если сравнить парное катание десятилетней давности и нынешнее, даже простой человек увидит большую разницу. Раньше партнер рукой махнул – о, хореография! Между элементами только и были что перебежки. Сейчас - переходы, сложные шаги, крюки, выкрюки, перетяжки… Мы по сути стараемся приблизиться к танцам. А у танцоров уже появились парные вращения. Но пока наши виды существуют каждый в своем мире.

- А вас, в свою очередь, ругают за недостаток артистизма.

- Про короткую программу я такого не слышал, а произвольная не всем нравится, не все ее понимают. Там нет никакой love story, нет веселья, нет постановочной эмоциональности, что от нас, возможно, ждут. В произвольной мы более сконцентрированы и искренны. Если в короткой у нас веселый свинг, улыбка и харизма, то произвольная совершенно другая.

- Нет идеи передать образ некоего героя кинофильма на льду?

- Нет. Нам ведь не все подходит - например, джаз или блюз. Давно была такая задумка, но мы бы его не скатали так, как надо. Как это делают Боброва и Соловьев в танцах или Столбова и Климов 

- А почему блюз – не ваше?

- Фактура не подходящая. У нас амплитудные, большие движения, мы раскатываем программу, чтобы подчеркивать, что мы – большие. А в блюзе нужна компактность.

- Вы же готовы маршировать?

- Скользить. Хочется летящую, широкую, легкую программу. И, в то же время, мощную. Я большой партнер, Женя мне соответствует, и у нас такой скоростно-силовой стиль катания. Нам не нужны мелкие вещи.

- У Юлии Липницкой получилось бы в парном катании?

- Честно говоря, не знаю. Наш вид – силовой, а она довольно-таки хрупкая девушка, ей для этого надо немножко подкачаться. Но главное – желание.

- В мире спортивных пар вас кто-нибудь восхищает?

- Нет. Остались только соперники. Кумиры ушли.

- А раньше кумиры были?

- Волосожар/Траньков, Савченко/Шолковы. Прямо до 2014 года. В детстве я чемпионаты мира и Европы вообще не смотрел, а парное катание и вовсе было неинтересным. А чего любопытного можно увидеть в том, как двое носятся по катку? Вот одиночное еще котировалось. Плющенко, Волчкова… Я бегал к ним за автографами. Тогда мы с ребятами даже спрашивали друг у друга: а ты видел, чтобы Плющенко сорвал элемент? – Нет, не видел. Нам  он казался железным. Когда я перестал смотреть на них снизу вверх? Когда Шолковы закончил карьеру, а потом это болельщицкое чувство совершенно от меня ушло. Вернее, когда мы перешли из юниоров во взрослые, кумиров нам иметь просто стало нельзя. Тогда мы должны были стать равными им.

- Шолковы теперь ваш тренер. Признавались ему в своих прежних ощущениях?

- Да нет.

- Чем Робин отличителен?

- Толерантностью, невероятным спокойствием, невозмутимостью. Я даже не могу понять, что у него постоянно за состояние. Как будто он в танке сидит и чувствует себя защищенным от всех невзгод.   

- В России, говорят, так невозможно работать.

- Да, русским не понять, как можно всегда сохранять спокойствие. Случается полный провал, а Робин совершенно без эмоций высказывает свое мнение. Даже если случится Армагеддон, он просто скажет: "Don’t worry". На чемпионате Европы Женя упала с выброса и отбила себе бедро, все бегают и суетятся, а Робин тихо так спрашивает: "Как ты себя чувствуешь? Что-то нужно?..".

- В олимпийский сезон четверной выброс будет необходимым элементом?

- Не думаю, что мы в следующем сезоне будем слишком экспериментировать в технической составляющей, но сюрпризы возможны. Не самая лучшая идея выдумывать кардинально новое в год Олимпийских игр. Думаю, у фаворитов будет высокая сложность набора элементов, но что-то сверхъестественное никто делать не будет. Не будут соперники делать в одной программе четверной выброс и тут же тройной выброс аксель. По поводу Олимпиады у нас есть соображения, какой набор будем готовить, и должно все получиться хорошо. Я на это надеюсь, но загадывать не буду.

В Хельсинки (Финляндия) продолжился чемпионат мира по фигурному катанию. В парном катании победители финала Гран-при, чемпионы Европы россияне Евгения Тарасова и Владимир Морозов завоевали бронзовые медали с суммой 219,03 балла.  Свое выступление Евгения Тарасова прокомментировала для Фонда имени Виктора П. Смольникова главному редактору портала «Спорт Изнутри» Алексею Зубакову.

— Расскажите о старте… Он дался вам очень сложно?
— Этот старт для нас был, наверное, самым тяжёлым. Мы были хорошо готовы, провели плодотворный сбор перед чемпионатом. Но на тренировке перед короткой программой я получила серьёзный разрез под коленом, наложили 15 швов. И тут началось самое сложное. Мы до последнего не знали, будем кататься или нет.

— Что для вас ценнее победа на чемпионате Европы или бронза чемпионата мира?

— Мы очень рады, что смогли выйти и откататься, и тем более завоевать бронзовую медаль! Бронза на чемпионате мира все же для нас значит чуть больше, так как заняв третье место, мы помогли заработать три квоты в парном катании на Олимпийские игры-2018 для нашей страны.

— Вы решили выступать, хотя получили серьезную травму… Что вами двигало?

— Решение выступать было принято только на разминке перед стартом! Не знаю, что мной двигало в тот момент, но сниматься со старта я наотрез отказалась!

— Ваша оценка сезону в целом…

— Этот сезон был успешным для нашей пары, будем работать дальше!

— Кому хотите выразить благодарность?

— Хочу поблагодарить всю нашу команду, все очень поддерживали! И, конечно, огромное спасибо нашем докторам, которые сделали все возможное, чтобы мы вышли на старт!

— Сезон подходит к концу?

— Через две недели у нас командный чемпионат мира. И уже потом будет отдых.