Включение представителя фигурного катания в эту организацию свидетельствует о популярности и авторитете вида спорта. Фигуристы не в первый раз избираются в Комиссию спортсменов ОКР. До Климова там активно работала Екатерина Боброва.

Кроме Федора Климова, в нынешний состав комиссии вошли олимпийская чемпионка в фехтовании на саблях Софья Великая, двукратная олимпийская чемпионка по биатлону Ольга Зайцева, двукратная чемпионка мира по волейболу Екатерина Гамова, конькобежка Лада Задонская, пятикратная олимпийская чемпионка по синхронному плаванию Светлана Ромашина, главный тренер сборной России по легкой атлетике Юрий Борзаковский, двукратный олимпийский чемпион по пятиборью Андрей Моисеев, олимпийский чемпион по дзюдо Тагир Хайбулаев и теннисистка Анастасия Мыскина.

Председателем комиссии стала Софья Великая.

- Тесса Вирчу и Скотт Мойр, вернувшись в нынешнем сезоне, свои ощущения охарактеризовали так: стряхнули ржавчину. Что чувствуете вы?
- Я никаких таких аналогий провести не могу. Просто от того, что давно не выступали, я чуть-чуть забыл, что такое постоянно быть на нервах, целый день с утренней тренировки и до вечера. Тесса со Скоттом все-таки пропустили два сезона, какими-то своими делами уже занимались, а мы со льда не уходили. Так что нет у меня ощущения: вот, мир перевернулся, и я снова оказался в спорте. Мы всегда здесь были. Времени на подготовку не хватило, но мне не хотелось бы на этом акцентировать внимание. Как выступили — так выступили. Задачи свои выполнили. Показали и докатали программы, отобрались на чемпионаты Европы и мира, вспомнили ощущения, которые ты испытываешь на соревнованиях. Обычное волнение, как всегда. Просто нужно быть лучше подготовленным.

- С чего вы начали первый день из четырех недель подготовки, когда Ксения залечила травму и вернулась на лед?
- На самом деле первую неделю из этих четырех мы катались по одному, иногда только перебежку за руки делали. Ведь она не стояла на льду два месяца, ей просто нужно было вспомнить ощущения. Вторую неделю начали делать какие-то элементы, которые не нагружали бы ее залеченную ногу - поддержки, вращения, тодесы. И потом только две недели прыгали, исполняли выбросы, катали сами программы. То есть можно, конечно, сказать, что мы катались четыре недели перед чемпионатом России, но реально тренировались две.

- Вы ушли из смешанной зоны, где стоял монитор, буквально за несколько секунд до того, как там появились оценки ваших соперников Евгении Тарасовой и Владимира Морозова, после чего стало известно, что вы чемпионы. Вам до такой степени было неважно, выиграете вы золото или нет?
- Я не очень люблю смотреть, как соперники ждут оценок. Почему-то именно в такие моменты мы чуть-чуть проигрываем, от чего, конечно, становится обидно. Зато когда мы выиграли два предыдущих чемпионата России, все было как сейчас: откатал, ушел в раздевалку с мыслью, что вряд ли выиграем, ведь у нас были ошибки. А потом кто-то приходил и сообщал мне: вы победили. Сейчас, правда, меня уже в коридоре догнали и сказали — вы выиграли. Ну окей.

- Так все-таки — не было задачи победить?
- Лично для меня — нет. Это приятное дополнение к решению других задач. Мне куда больше хотелось справиться с хореографией в произвольной программе, особенно после того, как на подкрутке опять вышла помарка.

- Успел поговорить с некоторыми специалистами, которые сказали — ваша новая произвольная программа еще сильнее прошлогодней, поставленной в похожем стиле, с современной хореографией. Вы изначально планировали двигаться в том же направлении?
- Мы, если так можно выразиться, пометались между идеями программ. Но потом нашли интересную музыку французского композитора Рене Обри, посмотрели балет... Я на самом деле опасался похожего стиля, но мне сказали — так ведь никто такого больше не делает, а у вас это хорошо получается. На мой взгляд, то, что мы сделали сейчас, еще лучше и, точно могу сказать, сложнее. Как только начали катать полноценный вариант программы, я понимал, что трачу больше сил на переходы и на хореографию, чем на элементы. Масса движений корпуса, руками, ногами — отдыха вообще нет.

- В прошлом году фильм, из которого вы взяли музыку, не имел ничего общего с хореографией программы. Сейчас, получается, у вас движения по мотивам балета?
- Да, но мы, когда смотрели балет, так и не поняли, какой смысл несут эти движения. Каждый по своему может это понять. Мы же решили, что лучше конкретизировать идею программы. Она о двух людях, впавших в депрессию, потерявших смысл жизни.

- Программу поставил Николай Морозов?
- Да, и мы также работали с Юрием Смекаловым. Он очень много добавил в хореографии. С ним провели много времени в Сочи в сентябре, когда еще была надежда, что Ксения сможет быстро выйти на лед. Работали в зале, потом переносили на лед. Было тяжело, но мне кажется, получилось. По крайней мере, мы исполняем все в полном объеме — как он нам это поставил.
«НЕ СМОГ ДОНЕСТИ ИДЕЮ С РУКАВОМ»

- Из-за того, что Ксения так долго не могла вылечиться, были у вас самих ощущения, похожие на депрессию?
- Несладко пришлось, это точно. И я давно понял: когда в паре кто-то травмирован, неизвестно, кому хуже — тому, кто лечится, или тому, кто ждет. Но у нас весь 2016 год такой вышел. Сначала у меня была травма, теперь у Ксении. И когда мы ставили произвольную программу, нам сказали: депрессия — это про вас, ваша история. Вам подойдет.

- В короткой программе под музыку «Лунный свет» Дебюсси у вас необычный для вас классический стиль. Верили, что получится?
- Да у меня выбора не было (улыбается). Я для классики не подхожу, это понятно было сразу. Но все говорили — как это так, каждая пара должна хоть раз исполнить классику. А главный аргумент - Ксюша всегда хотела скатать эту программу, и я должен был постараться сделать все, чтобы у нас получилось. Когда начинали ставить программу, конечно, ахали — все у меня завернутое, корявое, руки совсем не нежные. Но Николай Морозов что-то постарался скрыть, что-то из меня вытащил. И когда поставили, вроде бы получилось неплохо. Начали катать с элементами — куда-то все опять ушло. Но я постарался вернуть все обратно, и, на мой взгляд, на чемпионате России получилось неплохо. Мне редко нравится пересматривать наши выступления, но здесь мне короткая программа в записи понравилась. Жалко только что идею с рукавом никто не понял.

- И я не понял.
- По задумке дизайнера, у меня был подвернут рукав, как у дирижера — чтобы он не мешал дирижировать. Но, видимо, я не слишком хорошо смог это донести до зрителей. Все-таки там всего несколько характерных движений.

- Программы Евгении Медведевой тоже не все понимают.
- Да, и здесь два пути — либо рассказывать, что имеется в виду, либо спокойно расправить оба рукава, застегнуть их и нормально кататься. На самом деле, самое тяжелое для меня в короткой программе — отсутствие ритма. У нас то блюз, где вообще мой любимый ритм, то испанская музыка, то китайская с барабанами. Под них мне легче было кататься.

- Зато будет что вспомнить — вот, и у нас была классика!
- Да, я уже рад, что она у нас есть. Думаю, что доведу все до блеска.

- У Евгении Тарасовой и Владимира Морозова — четверная подкрутка. У канадцев, немцев — выбросы в четыре, три с половиной оборота. От вас ждать усложнения программ?
- Даже не знаю, что сейчас сказать, потому что планирование, как показывает опыт, дело неблагодарное. Я бы предпочел восстановить каскад «3-3-2», тройной сальхов, попытался бы это все чисто исполнить. Программу многие хвалят, и если ее чисто катать с сильными элементами, то мы могли бы получать даже больше баллов, чем в прошлом году на финале «Гран-при». В общем, скажу так — посмотрим, как пойдет.

-- Федор, как вы пережили это время ожидания?

-- Плохо. Неопределенность тянулась с лета, всю осень, до того момента, как Ксения не начала кататься. Я вообще не знал, будем ли мы продолжать или нет. Начал задумываться, а что делать, если вдруг ничего не получится. Спасало комментирование на ТВ, учеба и всякие общественные мероприятия, выборы в Комиссии спортсменов. Это помогало отвлечься.

-- Какие-то запасные варианты для себя рассматривали?

-- На этот счет старался не забивать себе голову. Я понимал, что все может быть. Никогда бы не подумал, что из-за того, что ногу надавило коньком, лечение настолько затянется. Я ногу после перелома быстрее залечил. Но в данной ситуации от меня мало что зависело. Решил, что все проблемы надо решать по мере поступления. При удачном развитии, нужно подготовиться, ехать на чемпионат России и выступить там. Если мы можем кататься -- хорошо, если нет -- буду думать, что дальше.

Чтобы не изводить себя разными мыслями, попробовал заняться чем-то другим. Подумал, что если кто-то будет заинтересован во мне, то в первое время, смогу комментировать на ТВ. У меня ведь тоже здоровье не железное, как выясняется, и долго ли я еще продержусь в спорте, неизвестно. Если же продолжать, то надо работать ради Олимпийских игр. Выступить на Олимпиаде – главная цель для любого спортсмена.

-- Были ли у вас сомнения в том, что происходит, почему так затянулось лечение?

-- Нет. Какой смысл Ксении было все это затевать? Если мне кто-то и высказывал свои сомнения, я сразу их отметал. У меня с плечом была похожая ситуация. Месяц не могли поставить диагноз, ездил по врачам, обследовался, но толком никто ничего не говорил. Поэтому я знал, что так может быть. Единственное сомнение не давало покоя, да что же это за травма, и если она за шесть месяцев не прошла, то, может, вообще не пройдёт, так как перешла уже в хроническую стадию. Вот это меня пугало больше всего. Но когда Ксения вернулась из Америки, сказала, что нога лучше, то появилась надежда, что можем еще покататься.

-- Учитывая все эти обстоятельства, что для вас значило выступление на чемпионате России?

-- Это было очень важно. Когда Ксения начала кататься, времени на подготовку оставалось мало, и было непонятно, поедем ли мы или нет на чемпионат страны. Я не помню, сказал ли это напрямую или только подумал, что если мы пропустим чемпионат России, то есть ли смысл вообще что-либо делать дальше. Пропуск чемпионата означал, что мы не отберемся на чемпионаты Европы и мира, а пытаться попасть туда без отбора, на мой взгляд, казалось несправедливым, потому что нарушало бы спортивный принцип. Поэтому мне лично очень важно было выступить в Челябинске. Хоть как-то. Я так и решил для себя: хоть как-то прокататься, с каким-то набором элементов, но сделать. К этому старту мы немного упростили программу, но прокатали. Это уже большой шаг.

-- Перед началом сезона вы поставили перед собой сложную задачу, выбрали разноплановые программы – классику и модерн. Насколько сложно было работать с Юрием Смекаловым?

-- Я всегда относился к хореографии серьезно. Не могу сказать, что выполнял все то, о чем меня просили, с большой охотой, но когда мне долбят целый год про какую-то ошибку, что здесь надо исправить, там подтянуть, я вроде и спорю, но исправляю, потому что сам понимаю, что это надо и начинаю себя контролировать.

Работать со Смекаловым в первое время было очень тяжело. Он начал сразу и очень много всего давать на льду. А я долго учу эти вещи, но когда выучу, то делаю стабильно. Просто, чтобы обучить меня, необходимо больше времени. У меня не получается все повторить с первого раза. А в случае со Смекаловым от меня хотели все сразу и сейчас, и это поначалу сильно напрягало. Но потом, когда втянулся, пошло.

До работы с Юрием я очень переживал, говорил, что произвольная программа у нас вроде хорошая, но пустая, переходы сухие и неинтересные, нет какой-то насыщенности. И тут пришел Смекалов и столько всего выдал, что поначалу в голове не укладывалось. Тогда наш тренер Влад Жовнирский меня спросил: «Ну, теперь тебе достаточно?» И я ответил: «В самый раз».

-- Ксения призналась, что за те месяцы пока не каталась, очень соскучилась по выступлениям, адреналину, публике, и по-другому стала относиться ко многим вещам. У вас такие же ощущения?

-- У меня никогда не было такого, чтобы я не хотел кататься. Вне зависимости от усталости, даже после Олимпиады, когда практически без перерыва мы начали следующий сезон.

Другое дело, когда после перерыва выходишь на лед, то начинаешь быстро прогрессировать. У нас было такое, когда я вернулся после перелома ноги, мы быстро пошли в гору. В принципе, и в данной ситуации все может повториться. Я надеюсь, что сил хватит на этот и следующий олимпийский сезон. Но в любом случае надо находить и другие способы мотивации, не столь «экстремальные». Все-таки такие перерывы очень сложно переносить, и я не уверен, что еще раз все это вынесу. Мы с Ксенией по-разному смотрели на ситуацию. Она лечилась, была сосредоточена на этом, в какой-то степени могла отдохнуть от фигурного катания. А я – парник катался один. Это очень тяжело. Временами просто сходишь с ума. Поэтому и начал восстанавливать все тройные прыжки, разучил обязательные танцы.

-- Какие обязательные танцы выучили?

-- Румба, самба, блюз, пасодобль, квикстеп и один из вальсов. Они не очень сложные, если с танцоршей делать. В качестве партнерши мне помогала Оля Орлова. Она работает в нашей группе тренером по шагам. Когда на тренировках становилось совсем скучно, она меня учила танцам.

-- Теперь вы профессионально можете комментировать и танцы на льду?

-- Нужно матчасть подучить и тогда, наверное, смогу комментировать и танцы.

-- Чем было продиктовано ваше решение стать членом Комиссии спортсменов?

-- Ну как решил... Мне позвонил наш генеральный директор Федерации Александр Ильич Коган, сказал, что мы хотим тебя выдвинуть в Комиссию спортсменов. Если честно, я не сразу понял, что это за комиссия, хотя мне говорили до этого. Я ответил, что заинтересован, потому что в тот момент у меня как раз был в перерыв в работе, Ксения лечилась, и, помимо тренировок, мне нужно было себя чем-то занять. Как я понимаю сейчас, Александр Ильич вел речь о Комиссии спортсменов нашей Федерации. А потом мне позвонили из Олимпийского комитета России, сказали, что нужно быть в четверг к 11 часам, что там будет форум спортсменов. Я извинился, попросил объяснить, что это такое. Мне ответили, что будет голосование, выборы, что мое присутствие необходимо.

Я пришел, смотрю за столом сидят серьезные люди – глава ОКР Жуков, Лена Исинбаева, Александр Попов, все олимпийские чемпионы, Попов -- четырехкратный… После выступлений начались выборы в Комиссию спортсменов ОКР. И было неожиданно, что из 15 видов спорта выбрали всего троих представителей зимних видов, и я оказался в числе этих трех. Я думал, что не пройду, но за меня проголосовало большинство присутствующих.

Я никогда не занимался чем-то просто так, и мне показалось интересным поработать с такими людьми. Повторю, ведь в этой Комиссии спортсменов ОКР очень серьезные люди, можно сказать, легенды, которых до этого я видел только по ТВ. А тут мы будем вместе обсуждать важные вопросы, помогать спортсменам.

-- Получается, что вы вошли в Комиссии спортсменов ФФККР и ОКР, вам действительно интересная эта общественная работа?

-- Да. Я все-таки верю (не знаю насколько это реально), что мы можем повлиять на какие-то вещи в спорте, в стране, в ОКР. Тем более в такой сложной ситуации, которая сейчас сложилась в мире.

В Комиссии есть много разных направлений деятельности, некоторые из них очень важные -- обучение и дальнейшее трудоустройство или социальная помощь спортсменам, которые заканчивают карьеру. Рано или поздно всем придется столкнуться с проблемой, чем заниматься дальше. И надеюсь, Комиссия ОКР реально может помочь таким ребятам найти себя в дальнейшей жизни. Помочь устроиться в какую-либо организацию, направить на учебу, чтобы освоить новую профессию, например, менеджмент в спорте. У нас в основном все учатся на тренеров, но если ты не хочешь быть тренером, то должен знать, что есть и другие виды деятельности.

Кроме того, Комиссия спортсменов ОКР взаимодействует с антидопинговыми службами, что немаловажно особенно сегодня. Не знаю, сможем ли мы как-то повлиять на положение вещей, но я хотел бы, чтобы голос спортсменов был услышан.

Плюс мероприятия по популяризации спорта, социальные программы, встречи с детьми, школьниками, теми, кто занимается спортом. Мне кажется, это нужно. Мне действительно все это интересно, я увидел, что спорт не ограничивается только рамками катка, выступлениями и тренерской деятельностью.

-- В любом случае после завершения спортивной карьеры у вас будет выбор, но рассматриваете ли вы вариант попробовать себя в роли тренера?

-- Раньше я всегда говорил, что нет, не буду работать тренером, потому что перед глазами пример мамы, которая всю жизнь проработала на катке, и я знаю, насколько это сложная профессия, какие проблемы возникают, как тяжело переживает тренер уход учеников. Я видел, что мама болеет за каждого своего спортсмена, отдает работе всю себя. И, глядя на это, я говорил, что никогда не буду заниматься тренерской деятельностью.

Но с годами взгляды меняются. И я не исключаю такого варианта. Если будут интересные предложения, с кем и где поработать, почему бы их не рассмотреть. Надеюсь, так и будет в будущем, но пока мы в настоящем.

Ольга ЕРМОЛИНА, Татьяна ФЛАДЕ

Фото Юлии КОМАРОВОЙ

-- Ксюша, что помешало начать этот сезон вовремя?

-- Я точно запомнила дату, с чего все началось – 17 июля. На сборе в Сочи я раскатывала ботинки, мы занимались шагами, постановками, ОФП, чтобы после отдыха прийти в себя, растрясти свой организм. Вернувшись в Москву, планировали перейти к прыжкам. Но на первой же тренировке я попыталась прыгнуть – и не пошло. Подумала, ну мало ли, бывает, отвыкла. На второй, третий день ситуация не поменялась, при этом левая нога стала жутко болеть. Но я терпела, а что мне оставалось делать? Каталась через боль. Мы даже делали выбросы, пытались восстановить четверной. Делали все, кроме прыжков. Но когда я снимала ботинок, то ногу начинало раздувать на глазах, она становилась такого размера, что сливалась с бедром. С такой ногой я полетела на сбор в Италию. Просидела там неделю, ничего не получалось, боль не проходила.

Вернулась в Москву к своему реабилитологу, который восстанавливала нас с Федькой перед чемпионатом Европы. Отек мы сняли, нога приобрела прежнюю форму, но боль не уходила, и мы не знали, почему. Я не могла даже дотрагиваться до надкостницы, не чувствовала трех пальцев на ноге…

На протяжении двух месяцев я продолжала тренироваться, но, если честно, все происходящее вводило в ступор. Нужно было что-то предпринимать. Мы слетали в Мюнхен. Проделали все возможные процедуры, снимки, после чего немецкие врачи сказали, что у меня… все нормально. Представляете, доктор говорит мне в лицо, что все нормально, рядом сидит тренер Влад Жовнирский, а у меня нога по-прежнему болит, и я не чувствую пальцев, не могу ничего делать ни бегать, ни прыгать. Я просто не выдержала и вышла из кабинета.

-- В этот момент не приходили мысли все сбросить?

-- После поездки в Германию мне не хотелось уже ничего. Я просто не могла мучить команду, Федьку, себя, потому что не видела выхода из ситуации. Мой реабилитолог в Москве говорила, что это воспаление надкостницы, где-то зажат нерв, который и дает такие боли. Выход был один -- делать операцию, но время поджимало, сезон начался, нужно было стартовать, и от операции я отказалась. Тем более, что и операция не гарантировала полного восстановления. Когда я разговаривала с главным хирургом и трамвматологом Москвы, мне объяснили, что на ноге будет сделан надрез, после которого останется рубец, пусть и небольшой, но этот рубец приходится как раз на то место, где язычок ботинка, который будет на рубец давить. Врачи говорили, что операция ювелирная, потому что с суставами все нормально, с костями тоже, где-то зажат нерв, и отсюда такие боли. Сколько времени уйдет на восстановление, никто не мог сказать. А я адекватно понимала, что если соглашусь на операцию, то это означает минус сезон. Потому и было решено ехать в Америку к Хорхе.

-- Почему не сделали этого раньше?

-- Потому что никто не предполагал, во что все это выльется. Хорхе был моей последней надеждой. Он не раз вытаскивал нас из такой дыры и никогда не подводил. Да и что мне было терять? Я просто верила в Хорхе. Когда приехала к нему, лечение шло тяжело. Две недели нереальной и адской боли, но на третью я смогла нормально ходить. Более-менее начала наступать на всю стопу, потому что до этого ходила как медведь косолапый. Хорхе не использовал лекарств, он все делает руками. У него руки от Бога. К концу третьей недели я поняла, что да, ходить могу, но прыгать не получается. И я сказала ему все как есть, что в пальцах чувствительность восстановилась, ходить могу, но дальше, что делать? «Понимаете, - говорю, - у меня безвыходная ситуация, мне либо делать операцию, либо заканчивать, потому что, если я пропущу сезон, то уже не вернусь, меня никто не будет ждать с распростертыми объятиями. Мне не 14 и не 18 лет, я уже не подросток». И он ответил: «Подожди, сейчас очень намяли твою ногу, потревожили. Дай ей еще две недели отдыха».

Представляете?! Мало того, что я в Америке уже три недели, а тут еще две! И это в середине сезона! Но Хорхе сам позвонил Нине Михайловне (Мозер – прим.), все объяснил. Нина Михайловна поняла, она, что касается здоровья спортсмена, на все готова, сделает все для ученика. И Нина Михайловна согласилась, потому что доверяет Хорхе, как и все мы. Я вернулась в Москву, и через две недели стала потихоньку заниматься в зале.

Но произошло еще одно событие, которое меня подтолкнуло и заставило взглянуть на многие вещи иначе. Я очень горжусь своей мамой. Она перенесла очень серьезную операцию. И вот эти две недели -- это был как знак свыше, потому что они мне были очень нужны. Неделю я находилась с мамой в Питере, как раз во время московского этапа Гран-при. И вот это, наверное, послужило толчком, когда после всего увиденного, как мама восстанавливалась, я поняла, что моя нога ничто по сравнению с тем, что мама перенесла.

Вернувшись в Москву, я сразу включилась в работу. Да, боль не до конца прошла. Но я надеюсь, что пройдёт. Только за неделю до чемпионата я начала прыгать. У меня был перерыв восемь месяцев. Я восемь месяцев не прыгала, поэтому я и свой организм понимаю, и ногу, что она болит.

Как писал Данте в «Божественной комедии», мне кажется, что за эти месяцы я прошла все девять кругов ада. Я рассказала только малую часть всего, что произошло. То ли год високосный, то ли Боженька послал мне все эти испытания, чтобы я какие-то вещи переосмыслила, пришла в себя, потому что эти три недели, что я находилась в Америке, мне были просто необходимы. У меня тело отдохнуло. За 18 лет в спорте еще не было такого длительного перерыва. И я благодарна судьбе, что я выстояла, что мы прошли через это испытание, справились и вернулись.

-- Что явилось причиной воспаления, действительно, бракованные коньки?

-- Перед поездкой к Хорхе мы летали в Канаду, чтобы мне сделали нормальные коньки, потому что все ботинки, которые выдали на сезон, были, наверное, бракованные. Модель, на которой я катаюсь, больше не выпускают, и, видимо, не осталось ни чертежей, ни макетов, по которым ее шили. Когда мы приехали на фабрику и начали замерять (я привезла свои старые ботинки, на которых каталась четыре года назад, и те, которые они прислали), оказалось, что расстояния в районе щиколотки разные. Один ботинок был на несколько сантиметров уже. Сделали слепки моих ног, по ним мне изготовили ботинки, получили новые лезвия, и на этих коньках, сделанных на заказ, я сейчас катаюсь и довольна.

-- Как Федя реагировал на все происходящее?

-- Тяжело, конечно. Я могу его понять. Знаю, что это такое. Сама его ждала, когда он ногу сломал. Все время находишься в подвешенном состоянии, не знаешь, что у него, как, писать ли, звонить боишься, чтобы лишний раз не дергать, не доставать с расспросами.

Пока я лечилась, чувствовала поддержку Феди. Но я не хочу за него говорить, пусть он сам расскажет, как пережил эти месяцы. По себе знаю, что это нереально тяжело. Поэтому я очень благодарна Федьке, что он выдержал и дождался.

-- Вы очень много сами работаете над программами. Ищете музыку, постановщиков, хореографов, танцоров, модельеров. Вам это важно и почему?

-- Я очень уважаю своих тренеров, но понимаю, что тренер не сможет прочувствовать все так, как спортсмен. Спортсмен должен сам понять и искать, чего ему не хватает, под какую музыку хотел бы кататься. Потому что тренер видит ошибки, может что-то подсказать, подправить, но не он катается.

Да, у нас большое количество специалистов, хореографов, но за то время, что мы работаем вместе, бывает, что глаз замыливается, а мне всегда хотелось, чтобы наши программы отличались свежими идеями, тем, что еще никто не пробовал, не делал. Поэтому я и пытаюсь найти специалистов, хореографов, танцоров. И не важно, откуда этот человек из Большого театра, шоу или просто танцор с улицы. Искать можно везде. В этом сезоне нам повезло, я встретила Юру Смекалова, потом помогал еще один хореограф. Мы проделали огромную, колоссальную работу в этом плане.

-- Как родилась идея обратиться к Смекалову?

-- Мы поставили программы, потом вся эта история с травмой, но в то же время я понимала, что нам нужно чем-то заниматься. Руками, пластикой… Я начала искать в интернете хорошего постановщика, хореографа по современным танцам, модерну. Естественно, проще было найти среди своих, потому что не станешь просить кого-нибудь приехать из Америки или Канады. В результате поисков наткнулась на видео Смекалова. И как это бывает, когда ты чувствуешь душой, я поняла, что Юра – это наше, что нужно с ним работать. Сказала об этом Нине Михайловне, она доверяет мне, не стала противиться, просто сказала: «Связывайся, приглашай. И я связалась, пригласила. Юра приехал в Сочи, начал ставить, и это было нереально.

-- Поясните.

-- Юра очень тонко чувствует. Он очень тонко прочувствовал меня. Я ему донесла свою идею, свое видение, чего бы я хотела, объяснила, чего мне не хватает. Он все это выслушал, переварил. И мы начали ставить руки. Обычно я очень дотошный человек, если что-то не нравится, то буду сто раз перебирать, а тут мне не к чему было придраться. Мне реально все нравилось. Просто человек настолько точно понял, чего я хотела.

От работы я получила настоящий кайф. Мы не только занимались программой, мы разминались, просто двигались, разговаривали, искали какие-то идеи. Я видела, что Федьке это нравится, потому что Федька специфический человек, он не очень любит вникать в такие тонкости. Но я первый раз видела, как Федя кайфовал. И когда мы поставили руки, то самое клёвое было то, что Юра из нас потом еще вытягивал какие-то вещи. Не просто - ребята, все отлично, катайтесь так. Каждую тренировку, говорил: «Прогон, еще один, давайте. Нет, это переделываем».

-- Парное катание усложнилось, и многие пары делают ставку на элементы, не уделяя столько времени и внимания хореографии.

-- Но уж извините, в этом виноваты не спортсмены. У нас безвыходная ситуация с правилами, и волей-неволей некоторым ребятам приходится забивать на хореографию и банально успевать доезжать в музыку, при этом исполняя элементы ультра-си и весь оставшийся багаж. Я никого не оправдываю, говорю, как есть. Таковы правила. Но если ты хочешь выигрывать, то надо и кататься хорошо, и ультра-си делать. Могу сказать за себя, я к этому готова. Раз такие правила, значит, нужно под эту дудку плясать.

И вместе с тем, сколько пар ломается? Вспомните прошлый ужасный сезон, такого количества травм не было никогда. Я очень надеюсь, что через какое-то время в парном катании что-то поменяется, хотя бы что-то упростят, потому что это уже не фигурное катание, а акробатический спорт. Люди вынуждены просто под музыку исполнять сложные элементы, а не как раньше, когда четыре с половиной минуты проносились как спектакль. А сейчас ультра-си и травмы. И ломаются девочки, которым еще жить, рожать…

-- В этом сезоне вы поставили разные программы – для короткой выбрали классическую музыку, для произвольной модерн. Насколько сложно было совместить два направления?

-- Давайте исходить из того, что следующий год олимпийский. Этот сезон был последним, когда мы можем экспериментировать. Поскольку мы никогда не брали классику, то решили рискнуть и посмотреть, как это будет, какими будем мы, как нас будут принимать, что из этого выйдет.

А почему выбрали модерн - нам это идет. Мы очень чувствуем этот стиль, люди нас хорошо воспринимают, понимают, что мы делаем. Я не пытаюсь сейчас возвысить себя, но не все рискуют брать нечто похожее. Мы решили продолжить, почему нет. Я сказала, что если мы будем что-то делать в том же духе, то это должно быть еще сильнее, чем в прошлом году.

Понятно, сейчас об этом сложно говорить. Когда мы занимались с Юрой, то это действительно было круто. Сейчас, спустя время, все выглядит немного сырым, невкусным, но я уверена, что со временем все придет.

-- Почему остановили выбор на этих музыкальных произведениях?

-- Я всю жизнь мечтала кататься под «Лунный свет» Дебюсси. Впервые услышала, точнее, увидела, рекламу Коко Шанель с Николь Кидман. Помните, когда она поднимется по красной ковровой дорожке под эту музыку? Это был 2008 или 2009 год. Порой случается такое озарение, когда слышишь музыку и можешь ее бесконечно слушать, она не надоедает. «Лунный свет», пожалуй, одно из немногих музыкальных произведений, от которых я не устаю и могу его слушать и слушать. В этот момент мне кажется, что под эту музыку я могу сделать все, потому что она выражает мои мечты, несет заряд прилива сил, позитива, уверенности.

А произвольная совсем другая, она поставлена на музыку Рене Обри. Но музыкальная концовка взята из рекламы шампуня.

-- !?

-- Для произвольной программы мы взяли тяжелую тему, концовка не получалась. Долго не могли найти кусочка для финала. А я обожаю Диану Вишневу, пересмотрела все ее спектакли, слежу за ее творчеством. И вот однажды тыкала все подряд, что связано с Вишневой, увидела рекламу с ней, думаю: дай посмотрю, как Диана снялась. И вдруг услышала музыку и поняла, что это то, что нужно.

-- Откуда такая сложная тема для произвольной программы?

-- Основная идея – депрессия, когда люди теряют смысл в жизни. Что делать дальше, как жить, к чему стремиться? Думаю, такие мысли посещают каждого человека. В какой-то мере это, наверное, относится и к нам. После прошлогоднего тяжелого сезона мы с Федей находились в подвешенном состоянии. А тут новая проблема. Все разом навалилось, смешалось.

Помню, мы сидели втроем – я, Федя и Коля Морозов и думали, что же такое выбрать для программы. И как-то постепенно родилась эта идея. Сначала я схожу с ума, и Федя пытается вывести меня из этого состояния. Потом Федька, и я его вытаскиваю. После чего мы оба сходим с ума в том смысле, что возвращаемся к себе, и в этом обретаем смысл в жизни.

На самом деле, я очень боялась браться за эту тему, вспоминая Катю с Димой (Боброва – Соловьев – прим.), их программу про сумасшедших. Но они в конце программы оба сходят с ума, а мы пытаемся спасти, помочь друг другу, возвращаем себя к жизни.

Наверное, это и произошло в реальности - мы вернулись на этом чемпионате, хотя у нас было всего три недели на подготовку. Эта программа стала частью нас самих, мы словно в ней живем. Знаете, я думаю, что от программы зависит судьба спортсмена, и эти программы реально спасают нас.

-- На фоне всего, о чем вы рассказали, что значит для вас победа на чемпионате России?

-- Многое. Если честно, я еще никогда не чувствовала себя так. Я получила новые эмоции, настоящий кайф от фигурного катания. Я поняла, как сильно хочу кататься, чувствовать адреналин, кураж, видеть публику в зале. У меня давно не было таких эмоций как после Олимпиады. Думаю, это можно понять, все же видели, что творилось в Сочи. После такого сложно было найти мотивацию, которая была у нас до старта Игр. А сейчас я, наверное, второй раз родилась в фигурном катании. Я вернулась, будто с пустым чемоданом, багажом. Я хочу забыть о том, что было раньше, потому что прошлым жить нельзя, иначе не будет будущего.

Ольга ЕРМОЛИНА, Татьяна ФЛАДЕ

Фото Юлии КОМАРОВОЙ и Михаила ШАРОВА