Ирина Константиновна, ваша книга ведь готовилась еще к вашему юбилею. Почему же вышла три года спустя? Ходили разговоры, что кто-то из сильных мира сего очень не хотел прочитать о себе правду…

- Книга действительно готовилась к моему юбилею. Я, естественно, ее не писала, не буду лукавить, потому что это не моя профессия и не мое дело. Я наговаривала ее спортивному литератору и журналисту Виталию Мелик-Карамову, который написал книги с Гарри Каспаровым Татьяной Тарасовой, Шамилем Тарпищевым. Он мастер литературной записи, и свою работу выполнил прекрасно. Но когда все было готово, то я сама испугалась, перечитывая сделанное. Мне показалось, что такое вообще не должно выходить, что я такая вся непоследовательная, перепрыгиваю с одного на другое… Не перестану говорить слова благодарности издательству, что так долго и терпеливо со мной возилось. Я не самый удобный автор, все хотят поскорей издать, а я наоборот просила: «Давайте подождем, давайте сейчас не будем, сейчас не то время». В конце концов, устав от моих отговорок, они книгу издали (улыбается). За что я им благодарна!

Меня многие спрашивают: «Для кого вы ее писали?» Конечно, для своих болельщиков, которые всегда были очень внимательны ко мне. В этом плане я баловень судьбы: столько лет прошло, а я до сих пор встречаю массу благодарностей, теплых взглядов и пожеланий! В книге я вспоминала то время, когда телевидение было единственным окном в мир. А уж тем более - фигурное катание! Это же особый вид спорта: если хоккей и футбол больше нравятся мужчинам, то фигурному катанию все возрасты покорны, наши поклонники - и мужчины, и женщины, и пожилые и молодые, и дети. Наш вид спорта многим открывал глаза не только в мир спорта: мы танцевали под музыку, которую не всегда можно было услышать в Советском Союзе, у нас были лучшие прически, костюмы, мы свободно перемещались по миру… Поэтому наш вид спорта был на особом счету.

Я написала эту книгу еще и в надежде, что когда-нибудь ее прочтут мои дети... Старший (Александру Зайцеву сейчас 34, он посвятил себя гончарному искусству. – Прим. «БалтИнфо») уже прочел, а младшая (Алене Миньковской – 26, ведет ТВ-программу «The Alyona Show» на российском англоязычном телеканале, живет в Вашингтоне. – Прим. «БалтИнфо»), надеюсь, еще полистает. Может быть, они будут чуть больше понимать, что в моей жизни было, и что вообще случилось, свершилось...

- Когда вы рассказываете о том, что вся страна переживала за Роднину и других чемпионов, то невольно вспоминаешь, как мы в советские годы разбирались в тонкостях фигурного катания, знали, что такое тройной тулуп, двойной риттбергер… А при нынешней системе судейский оценок все мы в одночасье стали профанами…

- Система принята, за систему заплатили большие деньги, и хотя бы несколько олимпийских циклов она должна отработать. Почему возникла эта система? Вы помните, это началось после Олимпийских игр в Солт Лейк Сити, чтобы исключить влияние конкретного судьи на результат… В наши годы тоже были правила, но всегда находились лидеры, спортсмены, которые влияли на изменение правил. Такие, как Белоусова и Протопопов, которые повлияли на отношение к парному катанию – они первые внесли дуэтное катание. Мы с Улановым, а потом Зайцевым, тоже внесли немало принципиально новых элементов. Но не секрет, что с парами из России и Советского Союза всегда боролись не только на льду, и наши сильные стороны стали потихонечку «прижимать». Особенно ярко это проявилось в противостоянии пары Бережная - Сихарулидзе с канадской парой… Хотя, по моим понятиям, никакого противостояния не было: наши технически были на голову сильней, а канадцы и в артистичности были просто «два обрубка»…

Реванш был взят еще и с помощью новой системы судейства, которую предложили именно канадцы. В итоге мы потеряли заинтересованного зрителя. Раньше каждый, узнавая оценки судей, думал: «Этой паре я бы поставил 5.8, а этой 6.0», сверял свои эмоции с оценками арбитров. Зрители считали, что они разбираются в фигурном катании, имеют свое мнение. Сейчас же итоговые суммы возникают из ниоткуда… А комментарии тележурналистов все больше напоминают пародию. С ученым видом знатока комментаторы вещают: «Это был элемент четвертого уровня, но его оценили на третий уровень, а если мы получим такую сумму баллов, то мы можем войти в призеры… Нашему спортсмену главное показать свой лучший суммарный результат, который был у фигуриста в этом сезоне…» Все понятно? Что такое «элемент четвертого уровня»? Почему его не оценили на четвертый уровень? Вопросы, вопросы, а ответов не жди. И зритель думает: «Что-то я не понимаю», а раз он не понимает, то уже становится неинтересно. Идет мощное отторжение телезрителей от фигурного катания, потому что нет понимания того, что происходит на льду и за кулисами.

- Зато теперь в фигурном катании появились рекордные суммы… Разве это плохо?

- Раньше было девять судей, из них выбирали пятерых, чтобы определить оценку. Сейчас сидит не понятно сколько сколько судей, и компьютер выбирает. Но! Там сидит один специалист, который говорит: «Вот этот элемент мы не ценим по четвертому уровню, а по третьему». То есть если раньше нужно было найти пять голосов, то теперь хватит одного специалиста, чтобы все испортить. Мы сейчас перешли на голый язык цифр, к тому же не объяснив зрителям, а нередко и специалистам, как надо действовать. Первые два года, когда эта система работала, я видела, что даже Елена Анатольевна Чайковская ходила на состязания с калькулятором. А мне по-прежнему кажется, что к фигурному катанию с калькулятором очень тяжело подходить.

- Ирина Константиновна, почему вы все дальше отходите от фигурного катания?

- Другими словами: почему я в Думе? Совершенно четко могу сказать, не потому, что мне нечего делать. В фигурное катание я не хочу возвращаться, объясню - почему… Я была очень счастливым и удачливым спортсменом, мне было очень интересно работать и как тренеру - пять лет в Советском Союзе, 12 лет в США. Но в какой-то момент я объелась этого фигурного катания, просто объелась – вы же не можете все время с утра есть одну и ту же овсяную кашу. А мне не хотелось терять моего трепетного отношения к фигурному катанию. Я хотела сохранить то, чем я жила долгие годы, что меня двигало, что мне давало силы…

И я совершенно сознательно стала работать в общественных организациях. Наша цель была - возрождать те традиции массового спорта, детского спорта, которые были в стране. В этих организациях участвуют великие фамилии – и Белов, и Третьяк, и Едешко. Получилось так, что олимпийские чемпионы стали поднимать вопрос о том, что у нас беда с массовым спортом, беда с будущим поколением. Но когда мы попробовали возрождать традиции, то поняли, что у нас не хватает нормативно-правовых актов, и представлять нас в Думе по большому счету некому, а если кто-то и представлял, то в искаженном свете. Поэтому мы сами пошли в Думу, к счастью, к олимпийским чемпионам в обществе сохранилось определенное доверие, потому что мы ничего не своровали, не украли, а все, чего добились – добились на глазах у всех своим колоссальным трудом и своей ответственностью.

Николай Вольский

- Александр Георгиевич, давайте мысленно отправимся в те годы, когда вы были еще маленьким. Тогда самыми популярными видами спорта в стране были футбол, бокс, хоккей - еще не канадский, а русский... Как вы попали в фигурное катание?
- Мне, когда я был маленький, выбирать не приходилось. Никто меня не спрашивал, да и я особо не понимал, что я хочу. Мне было шесть лет, и отдать в фигурное катание меня решила моя мама. Это произошло в тот год, когда я впервые пошел в школу. Она, провожая меня в один из дней, познакомилась с женщиной, которая ей рассказала, что слышала по радио о наборе детей в школу фигурного катания. Так я вместе с моим одноклассником в этой школе и оказался. С этого началась моя спортивная судьба. Шло все, надо сказать, не совсем гладко. Это был год 1952-53, искусственных катков еще не было, и фигурным катанием занимались, только когда ударят холода и замерзнет лед. А все остальное время - хореография, ОФП... Вот так до морозов я и провел несколько месяцев, а потом объявили, что будет второй этап отбора. Будут смотреть на льду, у кого какие способности, кто может кататься, а кто нет. И я должен признаться, что этот отбор не прошел. До этого никогда на коньках я не стоял - разве что во дворе в луже, прежде чем пойти на этот отбор. Вот мои потенциальные способности никого и не впечатлили. И меня отсеяли. Мама по этому поводу переживала больше, чем я, и родители, чьих детей все-таки взяли, посоветовали ей: приведите Сашу и скажите, что он болел. Так она и сделала: привела меня, а я к тому времени уже чуть подучился кататься. Подъехал к той группе, которая должна была начать заниматься, меня спрашивают: что это тебя так давно не было видно, болел, что ли? Я покраснел, потому что врать еще не умел совсем, и кивнул головой. Так и остался в фигурном катании.

- Фигурное катание всегда считалось "девчачьим" видом спорта. Над вами во дворе не подшучивали?

- Да во дворе я, честно сказать, бывал очень немного. Больше скажу: с момента начала занятий фигурным катанием я возненавидел зиму, потому что мои друзья после школы шли во двор, а меня сажали обедать, а потом за руку в метро - и на каток. И так каждый день. Часов в семь вечера возвращался полусонный домой, и надо было делать уроки. Я садился за стол - и засыпал... И зиму я, откровенно говоря, не очень люблю до сих пор.

- Почему не бросили фигурное катание, если так не нравилось?

- Ну, не всем же детям нравится ходить в школу - но они в нее ходят... Так и здесь. Надо, значит, надо. А осознание того, что фигурное катание - это мое, пришло уже лет в 15-16, в возрасте, когда уже возникает желание, так скажем, выделиться, самоутвердиться. Я понял, что фигурное катание может помочь мне это сделать. Начал заниматься им гораздо более серьезно. Естественно, все для начала занимались одиночным катанием, это основа фигурного катания. Тех, кого считали не очень способными, отдавали в парное катание. Ну а те, кто совсем бездарные, шли в танцы на льду (улыбается). Я в итоге оказался в танцах.

Чемпионы мира в спортивных танцах на льду Людмила Пахомова (слева) и Александр Горшков (справа) во время церемонии бракосочетания.

- Даже в парном катании не задержались?

- Нет, два года им все-таки прозанимался. Даже могу похвастаться, что участвовал в одних соревнованиях с Людмилой Белоусовой и Олегом Протопоповым: наша школа относилась к "Локомотиву", а они были как раз членами этого спортивного общества. Прикоснулся к истории парного катания.

- Какое заняли место?

- Даже не помню (смеется). Думаю, был где-то ближе к самому концу турнирной таблицы. Мы не сошлись характерами с моей партнершей, и в результате мы расстались. И потом мой друг Сергей Широков, который занимался со мной в одной школе с детства и уже был в то время в танцах, он катался с известной в то время спортсменкой Надеждой Велле, предложил мне прийти посмотреть на их тренировку. Сказал: у нас сейчас тренера нет, что-то не получается, может, ты что подскажешь. Я засомневался, говорю: да что я понимаю в этих танцах? Но пришел. С коньками. Начал тоже кататься, что-то начал сам делать. Начало даже нравится. И в один прекрасный день  мой тренер Ирина Никифорова говорит: давай-ка попробуем тебя в танцах? Я ответил, что не против. В то время в ЦСКА, где тренировались Людмила Пахомова и Виктор Рыжкин, приехала из Ленинграда девочка, звали ее Ирина Нечкина. Она безумно была влюблена в танцы, полна энтузиазма, и ей как раз искали партнера. Меня привели на смотрины, я очень боялся, что "забракуют", но подошел. Начали кататься с ней в паре, тренировались на одном льду с Пахомовой и Рыжкиным. Они нам помогали, периодически Мила вставала со мной в пару, чтобы что-то показать, а Виктор Иванович, соответственно, с Ирой. Потом они уехали надолго на соревнования: чемпионат Европы, чемпионат мира, а вскоре после того, как приехали, их пара распалась. И спустя некоторое время Людмила предложила мне кататься вместе с ней. Меня это предложение, конечно, несколько шокировало, но я старался особенно вида не подавать. Даже попросил возможности подумать до конца дня - все-таки у меня были обязательства перед Ирой Нечкиной. Но я, конечно, согласился.

Золотой желудь стал счастливым талисманом

- Вас не смущало тогда, что вы выступали не в олимпийском виде фигурного катания, или уже было известно, что скоро танцы вольются в олимпийскую семью?

- Нет, насколько я помню, тогда таких разговоров даже еще не было. Впервые об олимпийских перспективах танцев заговорили в 1968 году, когда МОК пригласил десять сильнейших пар мира на Олимпийские игры в Гренобле. Мы с Милой вошли в эту десятку, и там нам надо было продемонстрировать руководству  МОК, что собственно танцы на льду из себя представляют.

- В тот момент уже вы были законодателями мод в танцах или еще правили бал англичане?

- Нет, мы только начали в тот момент наше восхождение. Это был только второй год наших выступлений на чемпионатах Европы и мира. В 1967 году у нас результаты были довольно скромные, а в 1968-м на чемпионате мира мы уже стали шестыми. А в 1969 году мы заняли третье место на чемпионате Европы и второе на чемпионате мира. Оставался всего год до начала нашего чемпионства.
- Вы не раз рассказывали о том, как ваш тренер Елена Анатольевна Чайковская предложила вам новаторские идеи, для того чтобы обыграть непобедимых в то время англичан. Легко их приняли или консервативное начало было сильно?

Четырехкратные чемпионы Европы по спортивным танцам на льду Людмила Пахомова (слева) и Александр Горшков (справа) со своим тренером Еленой Чайковской (в центре).

- Елена Анатольевна закончила ГИТИС, а Мила училась там. Мы были молодые, полные энтузиазма и желания, бурлили идеями... И мы прекрасно понимали, что бороться с англичанами их же оружием будет очень сложно. Даже чемпионы мира того времени Диана Таулер и Бернард Форд, англичане, стали выделяться тем, что отошли от традиционного английского стиля. Они впервые сделали программу под "сиртаки", чего раньше и представить было нельзя - все танцевали под фокстрот и танго. Поэтому, конечно, реальный путь наверх мы видели в создании чего-то нового. И оказалось, что мы были правы. Именно благодаря этому мы довольно-таки быстро пробились наверх.

- В то время в танцы на льду уже привлекали хореографов из балета?

- Нет, это был еще не тот период. Но образование и талант Елены Анатольевны помогли нам в плане идей, программ, которые мы создавали и демонстрировали, быть на высоте. Может быть, только в первый год наших выступлений с Людмилой мы еще были на одном уровне со всеми, а со второго года уже начали заявлять о себе в ином качестве, чем это было в традиционных танцах на льду.

- Когда вы таким образом начали уходить в отрыв, соперники пошли вслед за вами или не приняли ваш новый стиль?

- Многие остались на старых позициях. Но были и те, кто устремились за нами. В первую очередь я бы выделил американскую пару Джуди Швомейер/Джим Сладки. Очень талантливый дуэт, который пошел несколько иным путем. Мы их всегда считали опасными соперниками.

- Настолько опасными, что вы нервничали, боясь им проиграть, или все равно были уверены, что сильнее остальных?

Прославленные советские фигуристы Людмила Пахомова (слева) и Александр Горшков (справа) беседуют со своим тренером Еленой Чайковской (в центре).
- Поначалу было трудно. На чемпионате мира в Любляне в 1970 году, где мы впервые стали золотыми медалистами, была очень серьезная борьба. Даже драматичная: мы после обязательных танцев, занимая, как мы думали, первое место, ушли в гостиницу - и вечером узнали, что результаты пересчитали. Оказалось, что мы вторые. Устроили повторную жеребьевку стартовых номеров на произвольный танец. Между двумя видами соревнований у нас был день перерыва, и этот день, надо признаться, получился очень напряженным, потому что мы совсем не ожидали такого поворота событий. Вечером, чтобы снять волнение, пошли гулять по городу, потом заглянули в какое-то кафе попить кофе... И там я, помню, опустил глаза вниз и увидел что-то такое маленькое и блестящее. Поднял - а это оказался золотой желудь, знаете, который вешают на цепочку. Отдал его Миле, а она говорит: это нам на счастье. И на следующий день мы прокатали очень достойно наш произвольный танец, кстати, очень революционный по тем временам - и выиграли. Хотя председатель технического комитета по танцам на льду Лоуренс Демми после окончания соревнований собрал всех тренеров и раскритиковал нашу программу за то, что она была технически слишком сложной. Мол, танцам это пока не нужно, и мы перестарались и опередили время. Тем не менее, мы стали чемпионами мира, а маленький золотой желудь Мила надевала на все наши соревнования.

- И вы с этим желудем не проиграли ни одного турнира?

- Нет, проиграли на чемпионате Европы 1972 года брату и сестре Ангелике и Эрику Бук из Германии. Но это была очень странная история. Сами не поняли, почему проиграли. Катались хорошо, и претензий у нас к себе особых не было. Когда это произошло, безумно расстроились... Но, наверное, именно в этот момент пришло осознание того, что советскому спортсмену, для того чтобы быть первым, надо превосходить остальных не на одну, а на две головы. И тогда никаких проблем не будет. Эту мысль я и сегодня пытаюсь внушить нашим фигуристам: только в этом случае никакие судейские коллизии и нюансы, которые были, есть и будут, не помешают. И через полтора месяца мы взяли реванш, одержав более чем убедительную победу на чемпионате мира в канадском Калгари.

- Сейчас танцы и "подводные течения" - понятия неразделимые. Когда вы катались, эти "нюансы" в танцах уже появились?

- Скорее, это я в танцах появился (смеется), а "нюансы", мне кажется, существовали всегда. Там, где есть субъективное судейство, всегда будут споры, разговоры, подозрения...

- Вам никогда не было обидно за танцы? Действительно ведь, в одиночном и парном катании есть хотя бы прыжки, а танцы на льду, например, Алексей Николаевич Мишин в одном из интервью назвал "ярким, но пустым рюкзаком на спине фигурного катания".

- Ну, это Мишин погорячился, я как президент федерации с ним поговорю (смеется). Если серьезно, то танцы на льду из всех видов фигурного катания, не в обиду Алексею Николаевичу будет сказано, ближе всего к искусству. А найти какие-то абсолютно точные критерии в искусстве довольно сложно. При существовавшей раньше системе, хоть она была по-своему хороша и достаточно успешно работала, была одна оценка за сложность. А во вторую, которую называли по-разному, за артистизм или представление программы, входило такое огромное количество критериев, что для объективной их оценки в голове надо было иметь сверхмощный компьютер. Это и выбор музыки, и хореография, и постановка, и музыкальность, и интерпретация... И нужно было совместить все эти критерии в одну оценку. Допустим, постановка хорошая, но исполнили программу спортсмены не в музыку. Как вынести среднюю оценку? Поэтому, безусловно, старая система была субъективной. Сейчас, в новой системе, постарались все критерии разнести. Во второй оценке есть пять компонентов, которые оцениваются по отдельности. Но на самом деле их можно сделать и 20, и 30...

- Эту самую артистическую, субъективную сторону танцев на льду вам в себе пришлось развивать, когда вы начали кататься с Пахомовой?

- Да мне все пришлось в себе тогда развивать.

- Вы же, если не ошибаюсь, в тот момент были официально перворазрядником?
- Что-то в этом роде. Не успел получить в парном катании мастера спорта, поэтому на этом уровне и остался. Но дело не в этом. Конечно, положительно ответив на предложение Людмилы кататься вместе, я понимал, на что иду. Не знал в деталях, но представлял, что мне предстоит с собой сделать. Старался делать максимум. На первых порах катались мы с ней по 10 часов в день. Мы оказались вне какого-либо спортивного общества, Мила была студенткой ГИТИСа, а я - студентом Института физкультуры. У Института физкультуры был лед - два часа в день с утра пораньше на катке "Кристалл". Вот мы и приезжали к девяти, кажется, часам утра на "Кристалл", сначала катались на льду Института физкультуры, потом наступало чье-то еще время - к примеру, "Спартака", мы просились туда и катались еще два часа там. Перерыв на обед на час - и заканчивали где-то в восемь вечера. Так продолжалось месяца два-три. Потом за нас взялась Елена Анатольевна, мы стали динамовцами и поехали на сборы. Прекрасно помню, как на одном из этих сборов, в Нижнем Новгороде, после недели тренировок выхожу на лед - и иду как по стенке, двумя руками за борт держусь. Лена и Мила видят мое зеленое лицо - и тут же отправляют назад. Два-три дня дали отдыха, чтобы я пришел в себя. Вот так, по-другому нельзя. А что касается выразительности, в нашем маленьком коллективе, состоявшем из Елены Анатольевны, Милы и меня, царил такой дух творчества, что волей-неволей я автоматически им проникался. Особых усилий здесь над собой мне делать не приходилось. Все было ясно и понятно. Елена Анатольевна умела очень здорово объяснять, Мила, как студентка ГИТИСа, все ловила на лету и сама многое предлагала, ну а я в окружении двух прекрасных дам впитывал эту информацию чисто автоматически. И довольно быстро все это усваивал.

"Если хотите жить, на операцию"
- Перед тем как испытать миг олимпийского триумфа, вам пришлось выдержать очень сложное испытание...

- Да, у нас была мечта - выступить на Олимпийских играх и, учитывая, что мы в этот период были на вершине, еще и победить. Стать первыми олимпийскими чемпионами в танцах на льду. Мы окончательно узнали о том, что танцы будут представлены на Олимпиаде-1976 в Инсбруке, во время чемпионата Европы 1975 года. И вот после этого турнира, уже по дороге домой, со мной произошла довольно серьезная неприятность. Случился спонтанный пневмоторакс, это означает, что у меня был разрыв плевры легкого, и воздух попал в межплевральную полость. Но это стало известно только потом, а в тот момент я почувствовал, что со мной что-то не то, и сказал об этом Елене Анатольевне. Она в то время увлекалась лечением с помощью мумие и дала мне, наверное, килограмм этого мумия. Наверное, была права, потому что, судя по тому, что происходило со мной в последующие три дня, если бы не это мумие, мы бы с вами, возможно, сейчас уже не беседовали. Эти три дня я лежал дома, и мне никак не могли поставить диагноз. В конце третьего дня наконец-то выяснилось, что межплевральная полость начала заполняться не только воздухом, но еще и кровью. И я оказался на операционном столе. Благодаря мастерству Михаила Израилевича Перельмана, который оперировал меня в течение пяти или шести часов, мечту удалось спасти.

- Но передумали за это время, наверное, много...

- Помню, Михаил Израилевич, такой небольшого роста, делового вида человек, пришел ко мне в палату и сказал: молодой человек, нам с вами надо срочно делать операцию. Я не знал, кто это, отвечаю: какая еще операция? У меня чемпионат мира в Америке через полтора месяца! Он: так, молодой человек, у меня нет времени, еще две операции сегодня. Даю вам 15 минут, потом возвращаюсь, и вы мне говорите "да". Если хотите жить. Последняя фраза меня насторожила. Накануне мне еще кровь переливать пытались, как оказалось, я потерял два с половиной литра. Через секунду в дверь заглядывают Мила и Лена. И по их лицам я понимаю: надо соглашаться. Ладно, говорю, зовите. Зашел Михаил Израилевич, я ему: согласен. И все, тут же, без подготовки, на операционный стол.

- И сколько потом ушло времени на восстановление?
- После операции очнулся в реанимации, точнее, провел еще какое-то время в пограничном состоянии: то ли день, то ли ночь, то ли бодрствую, то ли сплю. Уколы же делают обезболивающие - и от них такой эффект. Помню, Мила со мной пытается разговаривать, даже читает что-то, я ничего не понимаю... В общем, когда я в очередной раз открыл глаза, то попросил, чтобы мне перестали делать эти дурацкие уколы. А то вообще не могу собой управлять. Через пару дней, опять же по моему требованию, перевели меня из реанимации в обычную палату. Там я сразу попытался поприседать, чтобы понять, на что еще гожусь. При этом параллельно меня продолжали таскать на пункции и прочие процедуры. В итоге в один из бессонных вечеров - спалось в больнице плохо - зашел к дежурному врачу. Он, если не ошибаюсь, был анестезиологом во время моей операции. Разговорились, и он меня спрашивает: зачем ты все эти упражнения пытаешься делать? Я говорю: ну как, у меня на следующий год Олимпийские игры, скоро чемпионат мира. Он на меня так посмотрел и отвечает: знаешь, не хочу тебя расстраивать, но после того, что с тобой произошло, ты через полгода еще только с авоськой за кефиром ходить будешь... Я расстроился, рассказал это на следующий день Миле, и она мне заявляет: ерунда, мы с тобой поедем на чемпионат мира. А до него оставалось недели три.
Выпустили меня через какое-то время из больницы опять же по моей настоятельной просьбе - и, должен добавить, благодаря вере в меня Михаила Израилевича Перельмана. Я тут же пошел на каток попробовать, что получится. А Мила в то же время пошла к председателю спорткомитета СССР Сергею Павловичу Павлову. Рассказала ему всю эту историю и заявила: нам просто необходимо поехать на чемпионат мира. А то Саша скиснет. Он согласился. Назначили день на "Кристалле", когда все врачи должны были смотреть, что со мной будет происходить на льду. А левая рука у меня выше плеча не поднималась, настолько ослабла и болела. В произвольном танце же у нас были моменты, когда партнерша под этой рукой должна была поворачиваться. Я Миле говорю: знаешь, ты сама эту руку поднимай и крутись под ней, другого выхода у нас нет. Так и откатались. Врачи посмотрели, общее мнение было: не пущать. Но Михаил Израилевич сказал: отпустить под мою ответственность. И мы полетели в Америку. Через месяц после операции. В Колорадо-Спрингз.

- Высокогорье.

- Высота больше 2000 метров. Приехали туда за день до чемпионата мира, в то время как остальные участники уже давно там проходили акклиматизацию. Решили посмотреть, что со мной будет происходить. На следующий день договорились покататься рядом с Колорадо-Спрингз на одном из катков спортивного комплекса военно-воздушной академии США, где высота еще метров на 300 выше. Попробовали прокатать произвольный танец. Я доехал до середины, а дальше понял, что сейчас умру. Объем легких после операции и так сократился вдвое, и высота почти 2500 метров. Вернулись в Колорадо-Спрингз. Кстати, ни соперники, ни другие тренеры не знали, что со мной произошло. Всем рассказывали, что у меня тяжелый грипп, поэтому, чтобы никто из спортсменов не увидел заклеенных швов, я переодевался в номере в гостинице. Ну а дальше стали решать. Выступать мы были готовы - обязательные танцы уж как-нибудь бы откатали, а к произвольному танцу я бы, может, и пришел в себя. Но руководство федерации приняло решение, что участвовать в чемпионате мира мы не будем. Только в показательных выступлениях. После чемпионата мы отправились со всеми спортсменами в турне по США, где я постепенно приходил в себя. А потом вернулись, поставили хороший произвольный танец - и технически, и по нагрузкам совершенно неординарный. И с ним вошли в олимпийский сезон. Вот и получилось: чтобы достичь цели, надо ее было выстрадать.
- Сама Олимпиада после таких испытаний предыдущего сезона далась проще?

- Я бы не сказал. Олимпийские игры - это нечто особенное. На чемпионате мира ты выступаешь за себя. А на Олимпиаде мы почувствовали дух команды, ответственность. И психологическое... Не хочу употреблять слово "давление", воздействие. Которое, безусловно, приходится учитывать. Плюс Олимпийские игры проходят раз в четыре года. Можно все эти четыре года готовиться - и потом в одно мгновение, в силу дурацкого стечения обстоятельств, какой-нибудь шпильки для волос на льду, упасть. И все четыре года окажутся потраченными напрасно. Поэтому я часто говорю: везение, удача имеют в спорте огромное значение.

- Вы на Олимпиаде четко знали: сделаем все хорошо и будем чемпионами или приходилось опасаться каких-то нюансов?

- Подготовка шла достаточно нервно. Оригинальный танец, который мы готовили в этом сезоне, был очень удачный, но на турнире "Нувель де Моску" я на одном повороте зацепился за ногу Милы и споткнулся. Не грохнулся, но на коленку присел. И это выбило нас немного из колеи. Потом мы это место, конечно, изменили. На чемпионате Европы мы поняли, что наш уровень готовности и наши новые танцы, подготовленные к олимпийскому сезону, позволяют нам всерьез рассчитывать на победу. Мы, правда, еще не видели наших североамериканских соперников Колин О'Коннор и Джима Милнса, которые стали серебряными призерами предолимпийского чемпионата мира вслед за Ириной Моисеевой и Андреем Миненковым. Того чемпионата, в котором мы не смогли принять участие. В итоге на Олимпиаде первые два места достались советским дуэтам, а третьими стали американцы.

- Момент, когда на Олимпиаде закончили произвольный танец, помните?

Фигуристы Людмила Пахомова и Александр Горшков - победители XII Олимпийских игр в танцах на льду.

- Вообще мы катались на Олимпиаде, наверное, несколько сдержанно. Все же была боязнь совершить ошибку. Хотя потом, когда я просматривал видео, внешне выглядело все нормально. Но внутри напряжение было. Стремление максимально сконцентрироваться и не сделать что-то не так - и при этом желание показать все, на что способны. Так что, когда закончили произвольный танец и встали в финальную позу, то выдохнули, конечно.

Выступают чемпионы мира 1973 года по спортивным танцам на льду Людмила Пахомова и Александр Горшков.

- Роднина, когда стояла на пьедестале, плакала. А вы с какими эмоциями слушали гимн?
- Роднина плакала на своей третьей победной Олимпиаде, а у нас это была первая (смеется). На своей третьей Олимпиаде, может быть, и я бы заплакал. Наверное, смешанные чувства у меня были, фейерверк разных эмоций. Радость от того, что все получилось, что справились, что все закончились, радость от победы и того, что цель, к которой шли все эти годы, достигнута, и, конечно же, гордость, что звучит именно наш, советский гимн. И одновременно некоторая грусть. Как всегда в таких случаях бывает: эмоциональный спад и мысли - что дальше?

Советские фигуристы (слева направо): Александр Горшков, Людмила Пахомова, Александр Зайцев и Ирина Роднина после вручения им правительственных наград в Кремле.

- Вы уже знали в тот момент, что уйдете из спорта?

- Безусловно, нет. Мы не только не думали об этом - это даже не входило в наши планы. Нельзя о таком думать, готовясь к своей главной победе. Должна быть максимальная мотивация во всем. Такие мысли надо было сразу же гнать, иначе ничего могло ничего не получиться. Решение пришло значительно позже.

- Праздновали бурно?

- Знаете, тот период как-то мне не запомнился. Еще на Олимпиаде, после того как закончились соревнования в танцах, ощущение эйфории продолжалось несколько дней, а потом наступила пустота. Уехали из Инсбрука на показательные выступления в Париж, вернулись домой и начали готовиться к чемпионату мира. Вот на этом чемпионате мира мы получили максимальное количество оценок 6,0 за всю карьеру - из 18 их было 16. И вот тогда, стоя на пьедестале, почувствовали: от шестой золотой медали чемпионата мира уже нет безумной радости. Особенно если вспомнить то, чего это все стоило.

Ford, Volvo, BMW...

- Ваша жизнь после олимпийской победы сильно изменилась?
- Если говорить о деньгах, то тогда все это было достаточно скромно. Но нам помогли улучшить наши жилищные условия: переехали из двухкомнатной квартиру в трехкомнатную. На улицах и так узнавали - фигурное катание было популярно, мы мелькали на телеэкранах. Да, и еще я смог купить себе машину, о которой мечтал. Автомобили всегда были моим хобби. Я всегда сам занимался их ремонтом, и для меня это было лучшей формой отдыха. Часть этой любви сохраняю до сих пор.

- Какую машину купили, если не секрет?

- Ford. Ездил после этого лет пять, наверное. Беда машин того времени в том, что они начинали через какое-то время гнить, что бы ты с ними ни делал. И неважно, советская это была машина или иномарка. Антикоррозийная защита практически отсутствовала. Чем-то мазал, но защитить это нормально не могло. Потом у меня был Volvo, следом BMW... Такое вот было увлечение.

- Всегда было интересно: в те времена вы могли общаться со спортсменами из других стран? Сейчас-то дружат все, в соцсетях переписываются.

- Ну, мы, конечно, не переписывались, но были нормальные, дружеские отношения. Те же брат и сестра Бук - абсолютно нормальные ребята. После того странного чемпионата, о котором я уже рассказал, они чуть ли не извиняться к нам тогда пришли. Дружили, встречались несколько раз в год, вместе ездили в турне с показательными выступлениями. Тогда после каждого чемпионата мира была такая практика. Если чемпионат мира в Европе, то поездка по Европе, если в США или Канаде, то по Северной Америке.

- Тур Коллинза появился только потом. А у вас была возможность уехать выступать за границу в шоу?

- Нереально.

- И предложений не было?

- История была такая: после чемпионата мира 1974 года в Мюнхене сидели мы с Милой на торжественном обеде с руководителем советской делегации Анной Ильиничной Синилкиной и владельцем балета "Холидей он Айс" Морисом Чалфином, который много раз приезжал в СССР и с Синилкиной был хорошо знаком. Зашла речь о том, кто кому сколько платит и предлагает. Так, ни к чему не обязывающий разговор. А Анна Ильинична возьми и спроси: а вот Пахомову с Горшковым вы бы взяли к себе в балет? Чалфин - человек деловой, шутки плохо понимает и отвечает: да! Готов платить 10 тысяч долларов в неделю. Для 1974 года, честно скажу, это было много. Сказал это г-н Чалфин - и на нас смотрит. Анна Ильинична поняла, что как-то надо выкручиваться, но нас выручил сидевший с нами Валентин Николаевич Писеев. Он сказал: вы знаете, это мало. Предложили бы тысяч 15, можно было бы разговаривать на эту тему. Г-н Чалфин обиделся, говорит: ну как же так, я никому таких денег не предлагал! В общем, на том и расстались. Но с нашей стороны, естественно, это была шутка. Не то что предложений не было, даже не думали мы об этом. Думали о том, чем будем заниматься здесь, у нас. В то время существовали три балета на льду и еще, кажется, цирк на льду. Все это нас совершенно не вдохновляло. Поэтому Мила решила стать тренером. Ну а поскольку два тренера в одной семье в одном виде фигурного катания - это слишком много, были перед глазами примеры, то я занялся административной работой. В декабре 1976 года нам организовали проводы, а уже в январе 1977 года я вышел на работу в Госкомспорт СССР.

Фигуристы Людмила Алексеевна Пахомова и Александр Георгиевич Горшков во время выбора музыки для новой произвольной композиции.
- Александр Георгиевич, разговаривать с вами - огромное удовольствие, но надо заканчивать, и напоследок я хотел спросить вот что: олимпийского чемпиона, шестикратного чемпиона мира, президента Федерации фигурного катания на коньках России на лед тянет? И если хоть иногда выходите, то твиззлик сделаете?

- Отвечаю по порядку. Как закончил кататься, тянуло на лед безумно. Потом прошло. Стал на лед выходить довольно редко. Эпизодами, если кто-то попросит, или стечение обстоятельств. А насчет твиззлика, двигательная память - она же на всю жизнь. Забыть здесь что-то довольно сложно. Другое дело, что эта память уже не подкреплена физическими возможностями. Поэтому выходишь на лед, пытаешься что-то сделать, но "оп", а нога-то и подогнулась. Приходится себя сдерживать. Но было бы побольше времени и поменьше лени, продолжал бы кататься.

Оксана Грищук и Евгений Платов выступают на Чемпионате мира по фигурному катанию в Лозанне, 18 марта 1997 года.
- Евгений Аркадьевич, все то, что я знаю о фигурном катании 1990-х годов, наталкивает меня на мысль, что тогда в этом виде спорта собралась компания исключительно ярких, сильных и бескомпромиссных личностей, для которых победа была единственной и неповторимой целью, а второе место считалось равнозначным поражению. Вы, Оксана, Майя Усова, Александр Жулин, Анжелика Крылова – и этот список можно продолжать и продолжать. Скажите, сейчас вы, как старые выпускники, встречаетесь все вместе, вспоминаете былое?

- Вспоминаем, и очень часто. Время было, действительно, очень классное. Так что вспоминаем. С Анжеликой встречаемся, например, часто, обсуждаем былые времена. Потому что мы остались друзьями и над какими-то драматичными моментами того времени сейчас можем и погрустить, можем и посмеяться. Это было незабываемое время. Три Олимпиады за шесть лет – с 1992-го по 1998-й…

Призеры XVII Зимних Олимпийских игр Евгений Платов и Оксана Грищук стоят на трибуне во время награждения на Hamar Olympic Amphitheater в Лиллехаммере, Норвегия, 21 Февраль 1994.
- Сейчас, за 10 минут до того, как мы начали беседу, видел, как вы поздоровались с Жулиным. Тогда вы были непримиримыми соперниками – а у вас сейчас нормальные отношения?

- Нормальные, но не близкие, мы с ним никогда не дружили. Он чуть постарше меня, и у нас немножко разные были интересы, когда мы росли. Хотя мы и тренировали вместе какое-то время, уже после завершения карьеры. Вот Крылова, Олег Овсянников – с ними мы дружили. Когда мы приехали тренироваться к Наталье Линичук в Америку, у нас там отличная компания собралась.
- Сразу напрашивается вопрос: если там была отличная компания, почему ушли от Линичук? Конкуренция?

- Естественно, конкуренция. Сначала все было хорошо, мы с Оксаной и Анжела с Олегом напрямую не конкурировали. А через несколько лет они подтянулись, стали с нами соревноваться. Поэтому кто-то должен был уходить. Кстати, не понимаю, как у Марины Зуевой катаются и Тесса Вирчу со Скоттом Мойром, и Мэрил Дэвис с Чарли Уайтом. Думаю, какая-то из этих пар все-таки в какой-то момент уйдет. Если вспоминать время, когда мы катались у Натальи Дубовой, то из нашей группы из-за конкуренции с нами ушли Марина Климова и Сергей Пономаренко. Понятно, что когда каждая тренировка превращается в соревнование – это подталкивает. Но у нас с Оксаной, когда мы уходили от Линичук, были и другие причины. Нам показалось, что Наталья Владимировна хочет из Анжелы с Олегом сделать олимпийских чемпионов. Еще мы с Оксаной очень сложными были в работе, ничего не проходило спокойно, и Линичук, думаю, все это порядком надоело (улыбается). Так что нам надо было выбрать правильный момент для ухода, хотя бы чтобы пару сохранить – Наталья Владимировна, когда мы в очередной раз шли врознь, нас уже не соединяла.

- Я спрашивал Зуеву, как у нее уживаются две равные претендующие на золото пары. Она ответила: "А почему кто-то должен уходить, если я честно делаю свою работу и с теми, и с другими"?

- По-чемпионски каждому хочется стопроцентного внимания. Мы были с Анжелой и Олегом на одном льду, и это было сложно. Ни на одной тренировке ты не мог расслабиться. Это очень давит на мозги. Поэтому когда мы ушли и стали работать с Татьяной Анатольевной Тарасовой, все стало совершенно по-другому. Конечно, нам не хватало команды, потому что мы были совершенно одни.

- Так все-таки нужно спарринг-партнерство или нет?
- Нужно. Но в идеальном варианте спарринг-партнеры должны находиться на ступеньку ниже тебя. Чтобы подталкивать, но не особенно соревноваться. Если же на каждой тренировке убиваться, то это уже во вред. Но когда одни, тоже плохо, и это был наш случай. Илья Кулик – и мы.

- Сняли с языка вопрос: для Тарасовой Кулик был не менее важным проектом, получается, и здесь вам доставалось не все внимание?

- Нет, танцы на льду и одиночное катание вообще никак не связано. Здесь никакой конкуренции не было, а времени ей хватало и на него, и на нас. По две смены у каждого. Кстати, иногда мы объединялись, потому что все равно нужна какая-то разрядка на тренировках. Спортсмен должен иметь возможность отдохнуть, отъехать в сторону, выругаться. Очень сложно работать, когда тренер на тебе сидит постоянно. Мы с Оксаной часто Тарасову просили: возьмите кого-нибудь еще, чтобы было полегче. Тяжело постоянно чувствовать на себе этот взгляд.

- Тарасова же и тренер еще такой… требовательный. Та же Дубова, наверное, помягче была.

- Мы все требовательные. Дубова, кстати, была очень жестким тренером в 1980-х. Сейчас это другая Дубова. Нет, дело именно в том, что возможность отдохнуть хоть пять минут в процессе тренировки у тебя должна быть. И когда Татьяна Анатольевна в 1997-м взяла Романову с Ярошенко, нам перед Нагано-1998 стало полегче.

Белые ботинки приходилось красить черной краской

- Чтобы не говорить о вашей второй победной Олимпиаде в начале интервью, давайте все-таки вернемся в Одессу 1970-х годов. Если бы вы стали футболистом, я бы ничего не спросил, но вы – фигурист. Почему фигурное катание?
- Я вообще хотел стать хоккеистом. Фанатом был хоккея с детства. Хотя хоккея никакого у нас в Одессе не было, я знал всех игроков ЦСКА – это была моя любимая команда. Когда советская сборная проиграла Олимпиаду 1980 года американцам, у меня была жуткая истерика. Прекрасно помню тот момент, мне было 13 лет. То есть мысленно я был хоккеистом. В 1975 году построили "Льдинку", в 1977-м - дворец спорта. И тогда мы все подумали, что на большом льду будет хоккей. Там даже провели хоккейный турнир, и мы, мальчишки, с надеждой подумали: наконец-то откроют хоккейную секцию. Но никакой хоккейной секции не открыли – только фигурное катание. Я к тому времени уже чуть-чуть на коньках катался, начал в 6 лет.

Обязательный танец Оксаны Грищук и Евгения Платова, Зимние Олимпийские игры, Нагано в 1998 году
- Где катались, если льда не было?

- Был лед, но размером с комнату, в которой мы сейчас сидим. В Дюковском парке, потом он стал называться Парк Победы, в одном из клубов залили лед. А еще там есть небольшой пруд, на котором зимой, когда он замерзал, расчищали каток. И моя жизнь в фигурном катании началась так: мы с папой ехали в машине мимо этого катка, и я увидел движущиеся по льду фигуры. Коньков из-за снежных бортов я не видел – просто увидел движение. И мне это понравилось. Папа увидел мою реакцию, остановил машину, мы выбежали из нее и стали смотреть, как люди катаются. Я сказал: "Тоже хочу". На следующий день пошли в магазин "Динамо" и купили мне белые ботинки, черных не было. Во дворе у нас была колонка с водой, и кран там протекал. Под ним вода замерзла и образовала довольно широкий кусок льда. И вот я вышел и стал на этом льду у крана кататься. Дедушка с бабушкой, родители увидели это и сказали: "Ну, все, будет фигуристом". Никто ничего мне не объяснял – сам начал кататься. Коньки еще были у меня такие, двухполозные – "снегурки". Я на них и по снегу гонять начал. А еще через пару дней моих просьб записать меня в секцию меня привели на тот самый лед. Кататься, кстати, я там начал не сразу. Очень было много желающих, ажиотаж сумасшедший – все смотрели фигурное катание. Белоусова/Протопопов, Роднина/Зайцев, Пахомова/Горшков… Все были фанатами фигурного катания, и родители мои, и дедушка с бабушкой не исключение. В общем, несколько недель я занимался физической подготовкой и хореографией. Для меня это было шоком – зачем надо отжиматься, куда-то бегать? Но потом выпустили на лед, через несколько недель устроили первые соревнования – и я занял в них третье место.
- Я не пропустил мимо ушей фразу "к сожалению, белые ботинки", потому что так в свое время закончилась моя карьера фигуриста: первый выход во двор в белых ботинках стал последним. Смеялись, наверное, и над вами в девчачьих коньках?

- Ну конечно, у мужчины ботинки должны быть черные. А тут трагедия: мужчина в шестилетнем возрасте во двор должен выходить в женских ботинках. Нереально! Пытались красить ботинки какими-то красками в черный цвет, она не держалась, все равно было видно, что они белые… Но я так прокатался, что интересно, несколько месяцев. Потом другие проблемы начались. Отец моряк, он ушел в рейс. Мама работает. До катка на трамвае ехать от дома с пересадками больше часа. И возить меня стало некому. Так что мне сказали: извини, но пока отец в рейсе, заканчиваем с фигурным катанием. Год я ничего не делал, не знал, куда девать свою энергию. Только к следующей зиме дедушка мой организовал каток в районе – привезли самосвал щебенки, засыпали, разровняли, залили лед, сделали свет и музыку. Дискотеки проходили! А летом, по примеру старшей сестры Марины, занимался легкой атлетикой. Показал сразу уникальный результат – сестра прыгала в высоту, мне тоже поставили планку, кажется, 1,10 метра – я тут же ее взял. С первого раза, фосбери-флопом, на секундочку. ОФП-то я почти год прозанимался, ноги прыгучие. Начал заниматься. Но мне быстро это все наскучило. Вспомнил катание – лед, музыка, программы… А здесь все одно и то же: бежишь и отжимаешься, бежишь и отжимаешься. Сказал родителям: "Так дело не пойдет".

Оксана Грищук и Евгений Платов переживают после выступления, так как получили золотую медаль в танцах на льду во время Зимних Олимпийских играх в Нагано, Япония, 1998
- Тренеры обещали большое будущее в легкой атлетике?
- Абсолютно! Сказали: "Никто с первого раза так фосбери-флопом не прыгал". Есть координация, есть все данные. Но я был очень маленького роста. А в прыжках в высоту нужно быть высоким. И тут как раз к этому моменту в Одессе построили дворец спорта. Я немедленно сделал родителям заявление: "Товарищи, мне нужно туда. И, пожалуйста, без всяких экзаменов - я катался, у меня был уже третий юношеский разряд, как-нибудь меня туда впишите". Родители этого ультиматума ждали и говорят: "Хорошо, даем тебе ночь на раздумья – делай окончательный выбор: или легкая атлетика, или фигурное катание. Только ответ железный". Я-то ответ знал сразу – что там думать? Вот так я попал во дворец спорта, попал к Борису Алексеевичу Рублеву, царствие ему небесное, и Светлане Семеновне Рублевой. Родителям, кстати, стало намного удобнее с нами. Рядом крытый манеж "Олимпиец" – там сестра занималась легкой атлетикой. А я во дворце - фигурным катанием.

- Название "Олимпиец" навевало мечты стать олимпийским чемпионом в далеком детстве?

- До такой мечты, мне кажется, в то время я не доходил. Но я всегда понимал, что хочу быть чемпионом, хочу быть первым. Если что-то делать, то только по максимуму. После того первого соревнования, где я стал третьим, я так расстроился! Упал с волчка и сел прямо на лед на пятую точку, повращался на ней. Какую-то медаль завоевал, этому был рад, но понял – хочу быть первым, и все! В одиночном катании не получилось. У меня были хорошая координация, баланс, но на льду вообще никакие прыжки не выходили. И тренер сказал: надо идти в тот вид, где не надо прыгать.

- Как же так – в высоту могли прыгать, а на льду нет?

- На полу прыгал прекрасно. Там есть точка опоры, чувство отталкивания – а на льду коньки из-под меня вылетали. Даже риттбергер одинарный не мог прыгать. Так что понял, что это не мое. И что надо идти в танцы на льду.

- Танцы уже были в тот момент в Одессе?

- Когда открылся дворец спорта, туда из Таллина приехал замечательный человек – Юрий Иванович Циммерман, стал директором. И пригласил многих ведущих тренеров. Рублевы – они хоть и только начали свою тренерскую карьеру, но соревновались с Пахомовой и Горшковым. Становились призерами Кубка СССР. То есть уровень реально высокий. Галина Змиевская приехала, Владимир Капров, Валентин Николаев, Александр Морозов. Место красивое, город замечательный, дворец спорта есть на 5 тысяч человек, были тренировочные катки. Через полгода, как построили дворец, начали там проводить показательные выступления ведущих фигуристов страны. Все приезжали ведущие – Роднина/Зайцев, Моисеева/Миненков, Алексеева/Бойчук, Ковалев, Волков… А я начал кататься в танцах, сейчас скажу точно, 2 октября 1976 года – а летом 1977-го мы уже открывали второе отделение этих показательных. И вызывали нас на бис. Мою партнершу звали Елена Крыканова – я с ней выиграл потом три чемпионата мира среди юниоров. Причем тогда лимит возрастной был 18 лет, а сейчас – 21 год, но этот рекорд держится до сих пор.
- Она была вашей первой партнершей?

- Когда я пришел в октябре 1976-го в танцы, Рублев сразу меня заметил, понял, что я что-то умею. Дали мне одну партнершу, вторую… А через два месяца дали Лену, самую лучшую партнершу Одессы, которая выступала уже по второму разряду и ездила на соревнования. Получаю партнершу, не знаю, что с ней делать – она катается как ветер, летает, а я еле ползаю по сравнению с ней. Не умею ни поддержки делать, ничего… Подтянули меня, поставили программы – и через полгода мы танцевали "польку" в костюмах в белую горошину в тех самых показательных выступлениях. Пять тысяч человек, дворец битком – и на бис. У меня есть фотография, где видно, что на трибунах вообще нет свободного места. Люди в проходах стоят, выглядывают друг из-за друга. Народ был везде. И на этой фотографии мы на полусогнутых пытаемся пролезть сквозь людей, чтобы выйти на лед. Вот, так все начиналось.

- Из компании великих, которые приезжали в Одессу, кумиры у вас были?

- Первые кумиры были, наверное, Моисеева с Миненковым. И потом мне очень нравились Линичук с Карпоносовым, особенно их танец "лезгинка". Это из танцоров. А вообще "ковбой" Игоря Бобрина – это было что-то для меня невероятное. Сейчас на показательных все по расписанию, по плану, а тогда как было: если ты выступаешь с одним номером, ты пока никто. Если тебя вызывают и ты катаешь два номера под разную музыку – ты уже крутой. Если третий раз выходишь – ты звезда. Ну а четыре раза – это уже был удел великих. Так вот, мы с Леной Крыкановой сдавали три музыкальных фрагмента, и были очень счастливы, если нас вызывали два раза на бис. Ну а Бобрин всегда делал три номера, а четвертым все знали, что будет "ковбой". Вся Одесса кричала – "ковбоя, ковбоя"! И тогда он выходил, надевал шляпу – и народ бросался с трибун на лед… Смеялись мы так, когда он катался. Показательные могли длиться три, четыре часа. А в конце, когда уже все заканчивалось, что ребята только ни творили – и народ сходил с ума! Никто не уходил.
У двух первых партнерш пропал "огонек"

- В какой момент настало время переехать в Москву?

- Когда поняли, что из нашей провинции, с теми еще правилами, будет очень тяжело пробиться в команду. Мы катались, побеждали на соревнованиях, были чемпионами Украины, но Борис Алексеевич понимал, что нам надо идти в серьезную команду. Он, конечно, переживал, но отпустил нас. Была у нас пара предложений, мы выбрали Наталью Ильиничну Дубову и с 1982 года начали кататься у нее. Это уже была, конечно, другая подготовка. Дворец спорта ведь постоянно отдавался под различные мероприятия, концерты, и нам оставалось только кататься на нестандартной "Льдинке", а это было уже несерьезно. Приходилось все-таки тренироваться во дворце спорта чуть ли не по ночам, и это было тяжело.

- В Москве, наверное, первое время было не легче?

- Мы сразу почувствовали другой уровень. У тебя постоянно есть лед. Катаешься по шесть с половиной часов в день. У тебя каждый день занятия по хореографии. Три раза в неделю ОФП. Попали в систему, система работает – и система производит.

- Я, скорее, про ностальгию – по Одессе, по морю…

- Конечно, было тяжело. Мне было всего 14 лет. Жили в спортивном интернате в Кунцево, метро "Пионерская". Ездили на метро в Сокольники. Нормально, час в одну сторону. Школа проходила сама собой. Сдавали мы экзамены в мае, ходили в этом месяце каждый день в школу, а так весь год тренировались. В 7 утра уезжали каждый день, возвращались вечером. Нам, правда, давали преподавателей, чтобы они нас хоть чему-то обучали. С родителями мы решили так: они меня отпускают, понятно, что нельзя меня было держать. Но поставили условие: если я через год не попадаю в команду и не еду на юниорский чемпионат мира, то возвращаюсь в Одессу, начинаю серьезно учиться и становлюсь, как отец, моряком. Через год я ни на какой чемпионат мира не попал. Но при этом понял, что домой не хочу (смеется). Резервов-то было много, я понимал, что мы уже почти там. Тем более что мы стали третьими на юниорском первенстве СССР и должны были ехать на чемпионат мира. Но вместо нас отправили четвертую пару страны – Ляпину и Сура. Нас не пустили. Мы сильно обозлились. Решили – ну мы вам всем покажем! Стали работать еще в десять раз больше. А на тот чемпионат мира, я так думаю, хорошо, что не поехали. Ну, заняли бы мы там десятое место. Победили тогда Игорь Шпильбанд с Татьяной Гладковой – и ушли. А к следующему первенству мира мы настолько хорошо поработали, что стали первой парой, приехали – и выиграли. И это было здорово, это был первый по-настоящему серьезный результат всех этих жертв – уехать из Одессы, жить сначала в интернате, потом в съемных квартирах… Потом выиграли еще два чемпионата мира и установили рекорд.
- Как получилось, что ваша пара с Крыкановой распалась?

- Знаете, бывают такие девчонки, у которых, когда они молодые, в глазах горит такой огонек. А потом проходит время, девочка превращается в девушку, и огонек пропадает. Вот так произошло и с моей партнершей. Мы были одногодки, катались с ней с десятилетнего возраста до 17, это был огонек, а потом он потух.

Майя Усова и Евгений Платов на соревнованиях по фигурному катанию в 2000 году на зимних Играх доброй воли в Лейк-Плэсид, Нью-Йорк.
- Чья была инициатива сменить партнершу?

- Решала все Дубова, но я и сам понимал, что надо что-то менять. Тем более тогда ни одна пара, которая высоко поднималась в юниорах, не добивалась успехов в мастерах. Сейчас по-другому – те же Белбин/Агосто, Вирчу/Мойр, Дэвис/Уайт из юниоров вышли в мастера. Тогда было не так. И я стал кататься с Ларисой Федориновой. Очень талантливая девочка. Мы с ней такие были "классики", и тоже установили в некотором роде рекорд – за полгода подготовились и стали сразу пятыми в стране. Замечательную нашу программу помню с ней, "Норму" Беллини, очень это было неплохо. Но потом Лариса стала поправляться, и никто не мог это остановить. Возможно, это была генетика, возможно, ей не хватало силы воли, чтобы много не есть… Но как бы то ни было, в первый год мы "выстрелили", во второй год остановились – и после третьего закончили. Лариса стала достаточно крупной, мне было тяжело ее поднимать, колени начали "лететь"… Хотя тоже есть что вспомнить: мы с ней в 1989 году выехали на чемпионат мира третьей советской парой – и заняли шестое место. Это был мой первый чемпионат мира, проходил он в Париже. Первыми стали Климова/Пономаренко, вторыми Усова/Жулин, а третьими – брат и сестра Дюшене. А я был очень доволен, что мы шестые.

Поль и Изабель Дюшоне на праздничном шоу в Париже, Франция, 3 марта 1993 года
- При слове "Дюшене" вы загадочно улыбнулись…
- Они пришли в танцы из парного катания, были совершенно не похожи на остальных. Мы все такие красивые, классического стиля. И тут выходят они. Жутко корявые – но при этом жутко интересные! И у них как у парников была совершенно другая физическая подготовка, они были очень крепкие. Мы пробовали повторить за ними некоторые элементы – ничего не получалось. Они были настоящими атлетами. Уникальные спортсмены. Вот поэтому я и улыбнулся.

- За них, было ощущение, очень сильно болели – может быть, в пику всем остальным.

- Наверное, да. Они показали совершенно другие танцы. Никогда не забуду чемпионат мира в Галифаксе, в Канаде. А они же наполовину канадцы – то есть выступали практически на своей территории. И зал просто ревел! Они выступали со своими "Ацтеками", и это было невероятно. Они были близки к публике, доносили зрителям историю. А у нас тогда такого не было – мы делали акцент на катание, а не на истории.

- То есть танцы-истории, по сути, начались с Дюшене?

- Возможно, это началось с Торвилл и Дина, с их "Болеро". Хотя, конечно, Дин эту программу не сам придумал, а взял идею с видеопленок, из хороших балетов. Мы думали, что эти гениальные вещи он изобрел, но на самом деле позаимствовал. И для Дюшене многие вещи Дин тоже брал из балетов. Кристофер, кстати, потерял много денег – за "Танец дьяволов" постановщик, который ставил это произведение в балете, Дина засудил.
Золото в Лиллехаммере взяли молодостью и вихрем

Евгений Платов и Оксана Грищук позируют с золотыми медалями на Зимних Олимпийских играх в Нагано 16 февраля, 1998
- Когда закончился второй этап вашей карьеры, в паре с Ларисой Федориновой, наступил третий, самый главный – с Оксаной Грищук. Встретились в Москве два одессита. До того как начали кататься в Москве, вы Оксану знали?
- Я видел ее несколько раз. Знал, что они с Сашей Чичковым выиграли чемпионат мира среди юниоров. Чичков, кстати, тоже был одессит, Борис Алексеевич и его отправил в Москву. А про Оксану я знал, что она интересная фигуристка, носится смерчем по льду. С Ларисой в августе 1989 года мы поняли, что совсем дело не идет. Прошли сборы, поставили танец интересный – "Сиртаки". Но чувствуем – дальше никак. И у Ларисы желание кататься дальше пропало. В сентябре 1989 года Дубова нашла Оксану. Тогда переход от тренера к тренеру, чтобы было понятно, можно было сравнить с ядерной войной. Даже придумывали фиктивные браки, чтобы была причина для переходов.

- Но вы с Оксаной жениться не стали?

- Предлагали. Чтобы все было гладко, чтобы федерация не ставила палки в колеса, чтобы не было каких-то препонов… Но мы не стали этого делать. Дубова "вытащила" Оксану из группы Линичук, где она каталась, мы с ней встали в пару. И я понял, что это будет очень сложно. У нас была совершенно разная техника. Из нас делали балерунов, с классическими линиями, а Оксана хореографией занималась очень мало. "Завернутые" ноги, никаких рук… Все, что она делала на льду – все было за счет таланта. А на совмещение нашей техники, как мне показалось с самого начала, уйдут годы. Помню наши первые прокаты – она куда-то бежит, я стараюсь катить спокойно. И ничего не получается, потому что она прыгающая во все стороны "чума", а я "классик", который никак не может ее поймать. Мы с ней в ужасе были. Она плакала практически каждый день… Но работали мы очень много, и я вскоре почувствовал, что скоро мы сможем подстроиться друг под друга. А огонек в Оксане был такой же, как у молодой Лены Крыкановой. Ровно через месяц, как мы начали кататься, в Челябинске прошли контрольные прокаты. И мы все танцы – обязательный, оригинальный и произвольный – откатали на уровне. Все поняли, что это может быть неплохо. И на первом нашем чемпионате мира мы с Грищук заняли пятое место. У меня такая серия есть в карьере: в 1989 году на чемпионате мира я был шестым, в 1990 – пятым, потом четвертым, третьим, вторым и первым. Каждый год, пока другие ждали в очереди чуть ли не десятилетие, мы прыгали на одно место вверх.
- Известно, что с Оксаной у вас была не только поначалу противоположная техника, но и противоположные характеры…

- На первой же тренировке она меня послала куда подальше (смеется). Поэтому с ней было действительно очень сложно. У нее был вспыльчивый характер, ей проще было сделать что-то миллион раз, но самой, чем послушать чьего-то совета. Я ее останавливал и говорил: "Оксана, ты падаешь с твиззла, здесь нужно сделать так-то и так-то". Пока я говорил это, она умудрялась сделать этот твиззл еще раз сто.

Трудоспособность у нее была уникальная. Пусть не совсем умная трудоспособность, потому что она, не дослушав, начинала уже это делать. Я уже "умирал", падал, а она кричала: "Хватит валять дурака, вставай, будем повторять еще и еще!" Но за счет этой трудоспособности мы и достигли сразу таких результатов. Вообще я сразу почувствовал, что у нас с ней что-то есть. Какой-то контакт, какая-то "химия"…

Оксана Грищук и Евгений Платов на Зимних Олимпийских играх в Нагано, Япония, 1998
- Тренера Оксана слушала?

- В основном, слушала. Но не соглашалась часто. И всегда у нее было свое видение. Хотя она по гороскопу "рыбы", знак нормальный, спокойный. Но она была упертая. Впрочем, эта упертость иногда нам очень помогала. Рок-н-ролл, с которым мы выиграли Олимпиаду в 1994 году, это был выбор Оксаны! Не мой, совершенно. Линичук предложила нам рок-н-ролл в 1993 году, когда мы только к ней перешли. Но мы отказались – попросили что-то поспокойнее. Решили блюз делать. Как раз Майя Усова с Сашей Жулиным катали блюз – и мы блюз. Интересно было. В олимпийском же году я лично хотел Испанию. Мне эта тема очень нравилась, я даже нашел какую-то музыку. Но она бы точно не сыграла, одно и то же было бы, как у всех. Рок-н-ролл же никто в то время не катал. По крайней мере, лет десять до этого. Единственная проблема была в том, что музыку этого рок-н-ролл Линичук уже отдала Крыловой с Федоровым. И мы уговорили тренера передать нам эту музыку. Каким уж путем уговорили – не помню. Но уговорили. А Анжеле дали другую музыку. Вот такое чутье было у Оксаны. Три недели мы обсуждали разные варианты – и она все это время настаивала: это наша музыка, с ней мы будем бороться.
- Не хотелось бы упустить один важный момент: от Дубовой вы ушли тоже из-за конкуренции?

- Там было вот что. Оксана, как мы уже говорили, в работе была очень непростая. С Дубовой она часто не соглашалась, иногда даже ссорилась с ней. Наталья Ильинична, наверное, обидится на меня, если это прочитает, но правда есть правда. Конкуренция тоже была. Климова и Пономаренко были первой парой, Саша с Майей – второй, мы – третьей. На Олимпиаде в Альбервилле в 1992 году стали четвертыми. Это был мой самый спокойный год, хотя и после операции, что было непросто. Третьими мы стать точно никак не могли – только если бы Майя с Сашей упали. И то раза два или три. Пятыми тоже никак стать не могли – за нами были итальянцы Каллегари/Камерленго и венгры Энги/Тот. По сравнению с ними мы катались совсем на другом уровне, там тоже было все понятно. На чемпионат Европы Дюшене не приехали, там мы стали третьими. И на чемпионате мира тоже в отсутствии Дюшене – третьими. Так что здесь все было шикарно. Но у Оксаны с Дубовой отношения были просто ужасными. Плюс у Оксаны завязался с Жулиным роман, и у Майи с Сашей начались проблемы. И летом Наталья Ильинична выгоняет Оксану из группы, говорит ей "гуд бай". Дает мне в партнерши Татьяну Навку и говорит: "Через пару лет я из вас сделаю чемпионов мира, а сейчас время Майи и Саши". Тут я понимаю: у меня была нормальная пара, при всех сложностях работы с Оксаной. Но Дубова решила пожертвовать одной фигурой, чтобы вывести Усову и Жулина в олимпийские чемпионы 1994 года, а мое должно было бы стать следующее четырехлетие. Сначала я согласился. Все-таки я десять лет у Дубовой провел, был ей предан. Что мне было делать?

Итак, партнершу выгнали, я продолжаю кататься. А Оксана тем временем начала мне названивать и говорить: "Женя, опомнись, нам сделали плохо, давай уйдем и будем кататься вместе". Плюс еще многие специалисты, иностранные в том числе, удивлялись: как так, перспективная пара, и вдруг больше не катается? Я засомневался. Все-таки от тренера никогда не уходил, помните, я сказал – это как ядерная война? Начинаю все-таки кататься с Навкой, делаем с ней программы. И через месяц-два я понимаю, что это не работает. Таня еще была совсем молоденькая, необкатанная. Я бы в паре с ней с третьего места на чемпионате мира опустился бы на следующий год где-то на десятое. Всю жизнь стремился к первому месту – и здесь такой скачок назад. Решил, что надо каким-то образом включать задний ход и спасать ситуацию. В то время Дубова решила увезти всю группу в Лейк-Плэсид, в Америку. И буквально накануне даты отъезда мне снова звонит Оксана. Говорит: "Спрашиваю последний раз – решайся". А я знал, что она уже к тому моменту начала кататься с Петром Чернышевым, видя, что я никуда не двигаюсь. И для меня это был решающий сигнал. Я сказал себе: все, иду за Оксаной в группу Линичук. Вызываю Наталью Владимировну на разговор, все обсуждаем, "обтесываем" все углы… И вот Дубова с группой уезжает в Америку, а я остаюсь. И снова катаюсь с Оксаной. Поначалу было очень тяжело. Не катались-то всего несколько месяцев – а показалось, что прошел год. И раскачивались мы аж до декабря. Пропустили все турниры, никуда не ездили, просто не могли вкатать танцы. Но потом все вернулось на круги своя. Майя с Сашей в том году стали первыми, а мы спокойно – вторыми.
- Теперь вернемся в 1994 год. Второе пришествие Торвилл и Дина в танцы на льду сильно спутало всем карты?

- Встряхнуло это всех очень сильно. Вернулись в том году не только Торвилл и Дин - началось повальное возвращение всех чемпионов-профессионалов. Гордеева с Гриньковым, Катарина Витт… Сначала был важнейший предолимпийский чемпионат Европы в Копенгагене. Торвилл и Дин стали там первыми, но мы выиграли в произвольном танце и заняли итоговое второе место. Первый раз в жизни мы выиграли у той пары, которая по "очереди" шла впереди нас. Не дождались ухода Майи и Саши и смогли их опередить. Кстати, интересная история. Когда мы определились с музыкой - рок-н-роллом, нашли Игоря Кондрашова, замечательного танцора этого стиля, он поставил прекрасную программу. Поначалу сомневались, сможем ли рок-н-ролл танцевать, особенно я - такой классик. Но как только стало получаться ногами двигать, мы почувствовали, что это может сработать. Но перед самым чемпионатом Европы Оксана заболевает. Сначала вроде как показалось - простуда, она пришла не тренировку. А Линичук в этом плане была довольно жесткой: больная, не больная - катайся. Я говорю: "Наталья Владимировна, она реально заболела, прокатает - потом будет такое осложнение, мы ее с вами не поднимем". Так и получилось. Прокатали никому не нужный прокат, и у Оксаны после этого воспаление легких. Лежит с температурой 40-41 неделю, вообще не встает. К ней ходят какие-то лекари, какие-то бабушки, просто чтобы ее поднять! Звонят уже из федерации, говорят: "Ребята, ну вы как? Будем запасных посылать, вы же не готовы". Но мы держимся, говорим, что мы едем, хотя Оксана лежит пластом. Остается два дня, Оксана встает, приходит на тренировку. Сделать вообще ничего не может, я ее просто по кругу повозил. Домой пришла - опять температура. На следующий день явилась - покатались уже более-менее. И мы, не тренируясь где-то дней десять до чемпионата Европы, умудрились выиграть произвольный танец и у Торвилл с Дином, и у Майи с Сашей. То есть Оксана так умела собираться… Я бы, наверное, так не смог. Ни один человек бы не смог. Но мы во многом благодаря этой истории и поняли, что можем бороться на Олимпиаде за победу. Если еще в прошлом году разрыв между Майей с Сашей и нами был огромный, то здесь мы входим в олимпийский сезон, приезжаем на чемпионат Европы и почти что его выигрываем.

Олимпийские чемпионы в спортивных танцах на льду фигуристы Оксана Грищук и Евгений Платов. XVII зимние Олимпийские игры. Норвегия, Лиллехаммер.
- Я читал мнение Тарасовой, что если бы Торвилл и Дин вернулись в Лиллехаммере к своему знаменитому "Болеро", то чемпионами бы стали они.
- Да, это было ее предложение - вернуться к "Болеро". Вы знаете, настолько Торвилл и Дина все любили - да и мы их обожали… И понимали, что если англичане возьмут "Болеро" - то это будет очень сильно. Не то "Болеро", что было в 1984 году. Тогда было такое время, что быстро кататься им было не обязательно. Они 40 секунд в начале танца там вообще на месте стояли. Сейчас двинул бровью - музыка пошла, а тогда таких правил не было, и они придумали гениальное начало. Так вот, если бы они добавили в "Болеро" новые элементы, скорость, то бороться с ними нам было бы трудно. И я думаю, действительно, все было бы по-другому. А так в Лиллехаммере они вышли, я увидел их обязательные танцы - и понял, что мы их обыграем. Ужасная у них была "обязаловка", недотянутые ноги… Судьи их пожалели, оставили на третьем месте, хотя они должны были быть шестыми-седьмыми максимум. Оригинальный танец румба у них была блестящий, не вопрос. Мы там носились колбасой по катку, изображали что-то, а у англичан была настоящая, истинная румба. Но в произвольном танце уже нужна была скорость - и мы своей молодостью, таким вихрем и взяли это золото.

- Если бы вы сидели на трибуне как простой болельщик, за кого бы вы болели - за Грищук/Платова или за Торвилл/Дина?

- Да за Торвилл и Дина, конечно. Какие-то выскочки приехали с каким-то рок-н-роллом (смеется). Многие ведь не согласны с результатом той Олимпиады. Торвилл и Дин - самые любимые фигуристы мира, может быть, до сих пор. Все их обожали, и мы сами, как я уже сказал. Я бы, конечно, не сказал, что мне было неудобно их обыгрывать - когда мы выходили на лед, то азарт борьбы захлестывал. Но когда за пределами льда стояли рядом, то мысли лезли - это же Торвилл и Дин, боги… В общем, вот так получилось - мы, будучи никем, выиграли Олимпийские игры. И в прессе стало появляться много статей на тему того, что это было несправедливо. Даже про судейство писали - мол, нам помогли. И мне, и Оксане стало обидно слышать такое.
- И вы решили остаться до следующей Олимпиады?

- У меня была травма, прооперированное колено. Я предложил было Оксане уйти в профессионалы. Но потом мы подумали - кто нас знает, кто нас в какое шоу возьмет? Для нас ведь было важно это - так-то мы были нищие по тем временам, в 1993 году брали у федерации в долг деньги, чтобы заплатить постановщику. Это сейчас фигуристам помогают, а мы взяли 3 тысячи долларов с распиской, что вернем. Потом в тур нас взяли после чемпионата мира, мы заработали и вернули. Сейчас это кажется смешным, но тогда ситуация была ужасной. И мы, в общем, решили остаться. Помню разговор с Гриньковым - он нам так и сказал: да вы же никто, а Торвилл и Дин - всё! Покатайтесь, повыигрывайте еще на чемпионатах мира, потом станете еще раз олимпийскими чемпионами - и потом уходите.

Евгений Платов и Оксана Грищук на олимпийских соревнований в танцах на льду в Нагано 15 февраля, 1998 год
Выиграв в Нагано, рыдали, как два замученных человека

- Сейчас как-то принято считать, что на Олимпиаду в Нагано вы приехали безоговорочными фаворитами, но я специально посмотрел протоколы и увидел, например, что в оригинальном танце вы выиграли у Крыловой и Овсянникова всего одним голосом.

- Борьба была, и еще какая. Одна наша ошибка - и Крылова с Овсянниковым были бы олимпийскими чемпионами.

- А перед этим еще была история с вашими падениями - на двух турнирах, кажется, подряд.

- В плане падений тот год был ужасным. Да и вообще был год просто тяжелейший. Оксана мыслями уже в Голливуд начала уходить, она стала Пашей. На таком нерве находилась, что работа вообще не шла. Если бы не было всего этого Голливуда и Паши, если бы мы работали так, как раньше, когда только встали в пару, мы не то чтобы на голову - на три головы были бы выше всех остальных. Но мы с Татьяной Анатольевной, чтобы заставить Оксану тренироваться, приезжали к ней домой с цветами, с деревьями… С чем только не приезжали. Успокаивали ее как могли, но Оксана все равно могла схватить Тарасову за грудки и начать трясти со словами "мы выиграем или нет, скажите мне!" А Татьяна Анатольевна отвечала: "Вот выйди на лед и работай, а не плачь дома. Тогда выиграете". В общем, очень сложный момент был. Начали сезон мы просто катастрофически. Хотели менять нашу программу "Мемориал" на танец предыдущего года, Arabian Passion. Очень хорошая была программа, моя, кстати, любимая. А "Мемориал" вообще не шел.
- Почему, кстати, та программа любимая?

- Потому что мы ее сделали на 80 процентов сами. Музыку сами выбрали, очень давно хотели катать восточный танец. Очень легко его поставили, просто на раз-два. А "Мемориал" ставился через слезы, пот и кровь. Только после Гран-при, в декабре, мы этот танец раскатали. Хотя номер, конечно, очень хороший, но не могу сказать, что он мой любимый. Очень уж тяжело дался, со скандалами каждый день. И процентов на 20-30 можно было его лучше сделать. А все остальные, тем временем, к нам приблизились - в первую очередь, Анжела с Олегом.

- Слышал такую точку зрения, что вы падали не из-за того, что плохо катались, а из-за того, что слишком хорошо - очень близко друг к другу.

- Это правда - мы катались очень близко. Сейчас это куда-то ушло, но вообще чем ты ближе к партнеру катаешься в танце, тем это круче. А Оксана - она как человек очень экспрессивный могла в танце исполнить шаг, который не был изначально запланирован, сделать такую импровизацию. Об этом и Саша Жулин говорил, когда она с ним потом каталась в профессионалах. Мы же в танцах не должны такого делать, мы должны кататься не то чтобы как роботы, но по четко отработанной в голове схеме. Эмоции - это все хорошо, но когда она вдруг делала резкое неожиданное движение ногой и била мне в конек, то я, конечно, падал. Я, помню, с друзьями пересматривал прокат на французском Гран-при того олимпийского сезона, когда я так упал первый раз, и друзья мне говорили: "Ну ты вообще мог прямо там погибнуть" (смеется). Потому что ее конек в миллиметре от моего лица прошел. Второе падение - на чемпионате Европы. Опять же, Оксана поворачивается и бьет мне под пятку. Татьяна Анатольевна на меня было "наехала", сказала: "Ну сколько можно падать, что происходит, ты что, на ногах не можешь стоять?!" Я жестко ответил: "Татьяна Анатольевна, посмотрите на повторе, отчего я упал". Хотя и самому, конечно, было крайне неприятно в тот момент. Действительно, сколько можно падать? Но на чемпионате Европы тогда нам это падение помогло, мы стали вторыми в оригинальном танце, вышли на произвольный злые и откатались так, что рядом вообще никто не стоял.

Евгений Платов после падения на чемпионате Европы по фигурному катанию, 15 января в Filaforum, Милан
- На Олимпиаде в Лиллехаммере у вас с Оксаной был последний стартовый номер в произвольном танце, а в Нагано - первый в группе сильнейших. Когда я пересматривал ваш олимпийский "Мемориал" на видео, то сцена, как Оксана разрыдалась после проката, пробрала до мурашек. Вы в тот момент уже поняли, что выиграли?

- Нет, абсолютно. Оксана рыдала просто от выплеска эмоций, от того, что все, наконец, закончилось. Понимаете, в Лиллехаммере если бы мы стали третьими, сказали бы "спасибо". Если бы стали вторыми, сказали бы "большое спасибо". А когда выиграли, то сказали "спасибо, за что?" Это шутка, но в принципе мы действительно не ожидали, что выиграем. А здесь четыре года нас свербила мысль: мы должны выиграть Олимпиаду, мы должны выиграть Олимпиаду… И когда это время подошло, то от давления можно было сойти с ума. Остальные люди боролись за медали, радовались, а для нас серебро было бы равнозначно катастрофе, концу жизни. Когда сейчас мои спортсмены говорят, что нервничают, я им отвечаю: "Вот когда, дай бог, вы будете на вершине и почувствуете, как весь мир настроен против вас и мечтает вас оттуда сбросить, тогда это будут нервы". Думаю, что весь Нагано трясся вместе со мной, когда я настраивался на прокаты. Ходил по городу, по парку, гулял, но как только в голову возвращалась мысль о том, что предстоит, о том, что любая ошибка будет роковой, появлялось только одно желание - застрелиться.

- Когда выступили, конкурентов смотрели или ушли куда-то?

- Мы, честно говоря, после выступления не очень понимали, что происходит. Дождались оценок, увидели одну или две "шестерки", я сделал довольный жест - все-таки приятно, когда тебе ставят высшие оценки. Но я понимал, что этого может быть недостаточно. Ушли - по-моему, в студию NBC. Хотели спрятаться от всех. Нас пытались искать журналисты - но какое может быть интервью, когда ты еще ничего не знаешь? И вот, мы сели, ничего не смотрим. Слышим только музыку, понимаем, что катаются Анжелика и Олег. И как только стало ясно, что они вторые, мы с Оксаной так разрыдались! Мы не плакали - мы реально рыдали… Я начал дико кашлять, никак не мог остановиться. Это были два замученных больных рыдающих человека, почувствовавших в этот момент невероятное единение.
- Но уже буквально на следующий день вы перестали быть танцевальной парой…

- Да, потому что Оксана сразу же уехала в Лос-Анджелес, чтобы попасть в шоу Джея Лено. И потом реализовать мечты о Голливуде. Про фигурное катание сразу же подзабыла. Хотя, может быть, она и хотела продолжить выступать в профессионалах, но мне этого не показывала. Я вернулся после Олимпиады, а он уже, оказывается, вообще со всеми вещами в Голливуд переехала. Но я знал, что у нас с Оксаной в профессионалах ничего не выйдет. Для этого нужно быть очень близкими друзьями. Поэтому я и решил, что надо добиться максимума в любительском спорте - а потом уже смотреть, что будет дальше.

Шинед Керр и Джон Керр слушают своего тренера Евгения Платова на тренировке в Pacific Coliseum в Ванкувере 11 февраля 2009 года, в преддверии начала Зимних Олимпийских игр 2010.
- Последний вопрос у меня такой почти такой же, как и первый. Вы уже рассказали, что общаетесь и с Крыловой, и с Жулиным - а с Оксаной?

- Да, общаемся! Прошло много лет, и я очень доволен, что мы с Оксаной еще раз выступили. Для меня наша карьера всегда была как незаконченная книга. Мы не очень хорошо закончили наши выступления в любителях, расстались. Оксана каталась с Сашей Жулиным, я - с Майей Усовой. Это все-таки было не очень правильно. Я такой человек, что всегда хочу спокойствия - ненавижу конфронтации. Особенно с тем человеком, с которым я провел столько лет жизни. Хотелось закончить хорошо. В первый раз мы с Оксаной нормально пообщались в 2005 году, во время московского чемпионата мира, когда организаторы устроили парад чемпионов. Это было просто потрясающе. Там мы вместе появились на публике, посидели на трибуне вместе с Путиным. И нас в интервью спросили: "Вы не собираетесь вернуться?" Тогда зародилась мысль: хорошо бы было, если появится возможность прокататься вместе, чтобы красиво закончить. Устроить такой прощальный бал. И я настолько рад, что в 2006 году мы приняли участие в проекте "Танцы на льду" и выступили там вместе! Сейчас говорю эти слова, и чувствую ком в горле. Это было очень приятно. Сначала мы отказывались кататься вместе - говорили, это несерьезно, надо месяц тренироваться… Но за два дня до шоу посмотрели друг на друга и сказали: "Ну, давай попробуем". Вышли на маленький лед, взялись за руки - и ощущение, как будто не расставались. Попробовали один элемент, другой. Сделали номер за пять минут. Потрясающая песня из фильма Colours of the Night. И настолько мы хорошо откатались, что после этого сделали еще несколько шоу. Побывали на праздновании десятилетия проведения Олимпийских игр в Нагано в 2008 году…

- То есть, точка поставлена?
- Да, точка поставлена, замечательно все получилось. Общаемся по телефону. Не так давно Оксана мне звонила, советовалась по поводу работы с фигуристами. На высоком уровне она пока еще не работала, но детей она тренирует, стала сейчас консультировать и известных фигуристов. С группой Николая Морозова поработала. Захотела вернуться в спорт и поделиться своим опытом.

- Тогда самый-самый последний вопрос: тренерский тандем Грищук - Платов возможен?

- Вряд ли. Хотя Оксана говорила, что нам, возможно, стоит попробовать вместе. Но не думаю, что мы сойдемся в работе. Очень сложно всегда у меня проходит поиск помощников. Долго искал хореографа, нашел - Жанну Палагину, мы уже три года работаем вместе, сейчас, по-моему, нашел и второго тренера. Только потому, что я, как настоящий лев по гороскопу - все люблю делать сам.

Российский тренер Евгений Платов наблюдает за тренировкой перед началом чемпионата мира по фигурному катанию в канадском Лондоне.

А началось всё на Измайловский катке в Ленинграде, куда маленького Игоря привели родители, чтобы поправить здоровье. Первым его тренером стала Татьяна Ловейкина ( 1960 г.), с 1965 г. Игорь попал в группу Игоря Москвина.

И. Бобрин "Я пришел в фигурное катание довольно-таки поздно – в семь лет. Я, конечно же, поначалу не ставил перед собой задачи стать олимпийским чемпионом или чемпионом мира. Сначала для меня фигурное катание было симбиозом игры и спорта. Только по прошествии некоторого времени у меня возникла привязанность к этому виду спорта, желание чего-то достигнуть и кому-то что-то доказать на льду. Я очень благодарен своим родителям, которые почувствовали во мне какой-то талант и отдали в фигурное катание".

Говорят, Москвин сомневался в способностях своего подопечного и предположил, что Игорь Бобрин не добьется больших результатов. В связи с этим он отказался от дальнейшей совсместной работы.

Но сам Бобрин до сих пор с теплотой вспоминает тренера: «Работать не только ногами меня тоже научил Москвин. Не помню, чтобы Игорь Борисович злился из-за невыполненного элемента или из-за недостаточно отточенного движения. Его было невозможно даже сравнить с кем-то другим, настолько творческий дух царил на тренировках. Наше расставание происходило довольно болезненно. А если искренне сказать — трагично. Однажды в нескольких фразах он намекнул мне на то, что у него появились сомнения относительно моих возможностей добиться чего-то большего…».

На чемпионате СССР в 1972, 1974-76 занимал 3-е место. В 1976 году дебютировал на чемпионате мира, а в 1978 году стал чемпионом СССР и обладателем Кубка СССР в 1977 и 1979 гг.

В 1980 Бобрин году расстался с Москвиным и начал тренироваться у Юрия Овчинникова. Последние три года работал с этим тренером.

Но и тут были проблемы. Сопровождать спортсмена тренер не мог, ведь он был другом известного артиста балета Михаила Барышникова, который не вернулся однажды с гастролей по США. В связи с этим Михаил Овчинников считался невыездным, поэтому сопровождать чемпиона страны поручили Сергею Волкову (первому в СССР чемпиону мира по фигурному катанию среди мужчин-одиночников).

На зимних Олимпийских играх 1980 Бобрин занял 6-е место, американская публика была недовольна оценками судей. Фигуриста часто упрекали в излишней эмоциональности при исполнении, в эстетизме. Иногда даже снижали оценки, считая его программы не очень спортивными. А зрители любили Бобрина.

Наталья Бестемьянова, четырехкратная чемпионка мира, чемпионка Олимпийских игр по фигурному катанию, жена И. Бобрина: "За него всегда все очень переживали, так как он очень эмоциональный человек, и не очень стабилен в спорте. Поэтому, когда он выиграл свой единственный титул чемпиона Европы, мне кажется, праздновала вся страна".

Этим самым успешным годом в карьере Игоря Бобрина стал 1981 год. На чемпионате Европы он занял второе место в обязательных фигурах, в короткой программе «Подстреленная птица» неудачно выполнил каскад и был четвертым, но обыграл всех в произвольной программе (чисто исполнив пять разных тройных прыжков, в т.ч. тройной лутц и редкий в те годы тройной флип, целый ряд др.оригинальных элементов, вызвав восторг зала и длительную овацию по окончании программы, получив четыре оценки 5,9 за артистизм), что позволило ему стать чемпионом.

Надо сказать, что Бобрин одним из первых в мире овладел пятью разными тройными прыжками: лутйем, флипом, риттбергером, сальховым и тулупом.

После победы Игорю дали звание заслуженного мастера спорта. А затем вежливо попросили уйти, решили, что для новых побед Бобрин слишком стар. И в 1983 году он закончил спортивную карьеру.

Игорь Бобрин вошел в историю мирового фигурного катания ещё и как великолепный исполнитель своих показательных выступлений: «Гарсон», «Мушкетер», «Спящий ковбой», «Человек тысячи масок», «Парное катание» и др.

После ухода из большого спорта Игорь закончил режиссерский факультет ГИТИСа. В это же время питерский режиссер Игорь Шадхан предложил ему главную роль в фильме-балете "Принц и нищий".

Три года был солистом ледового ансамбля «Все звезды»

В 1986 году был приглашен в ГИТИС в качестве преподавателя на кафедру хореографии (отделение балетмейстеров фигурного катания).

В этом же 1986 году Игорь Бобрин создал Театр ледовых миниатюр и стал его художественным руководителем.

Под его руководством в театре были созданы ткие спектакли, как «Немое кино», «Фауст. ХХ век», «Распутин. Постфактум», «Авантюра», «Талисман», «Мы любим классику», «Алиса в стране чудес», «Танго нашей жизни», «Маугли», «Ромео и Джульетта», «Щелкунчик», «Звуки джунглей», «Золушка», «Мэри Поппинс», «Снежная королева», «Лебединое озеро», «Белоснежка и семь гномов», "Чарли Чаплин".

"Большой на льду" - так окрестили парижане Театр ледовых миниатюр, созданный Бобриным.

На одном из представлений Игорю, по его признанию, сделали лучший комплимент в его жизни. Игорь Бобрин: "Один из зрителей пришел в раздевалку и сказал: "Извините, что я пришел к вам в джинсах".

Следует упомянуть, что Игорь Бобрин также работал в качестве хореографа и постановщика программ с венгерской фигуристкой Кристиной Чако, а также с российскими спортсменами Ириной Слуцкой, Еленой Бережной и Антоном Сихарулидзе.

В 2001 году совместно с Натальей Бестемьяновой и Игорем Бобриным выпустил книгу «Пара, в которой трое» – о личной жизни, спортивной карьере, проектах «Танцы на льду» и «Звездный лед» и их участниках.

В 2006 году Игорь Бобрин устроил в Москве грандиозное шоу в честь 20-летия Театра ледовых миниатюр, которым руководит с самого основания.

А свой Юбилей легенда отечественного фигурного катания отметит спектаклем «СОЧИнение 6,0», который пройдет 16 ноября в Балашихе.

Игорь Бобрин о своём театре "Сейчас в репертуаре нашего Театра ледовых миниатюр, которым я руковожу с момента его основания в 1986 году, более 15 спектаклей. Нам есть что показать зрителям. Почетными гостями этого праздника будут Татьяна Навка и Роман Костомаров, Алексей Ягудин, Татьяна Тотьмянина и Максим Маринин, Елена Бережная, Ирина Слуцкая. Со всеми этими людьми мне посчастливилось сотрудничать в разное время на льду и вне его. Также ко мне в гости придут артисты российской эстрады Лариса Долина, Юлия Ковальчук. Я буду очень рад видеть на своем дне рождения Тамару Москвину, великого тренера из Санкт-Петербурга, и трехкратную олимпийскую чемпионку Ирину Роднину"

Триумф Тамары Москвиной 2011 г.

Как сон, феерия - огня скольженье.

Чудесной радуги  сверканье линий!..
В лавине звуков, шуме искажений
Звучит тревога скрипкой Паганини.
Стремительно взлетает вверх рука.
Со стоном муки  лопаются струны...
А музыка, соединив века,
Опять летит вперёд  по нити лунной.
На льду,  как небо,  голубом и нежном,
В движениях рождается поэма:
Прыжок и - взлёт, рывок, и - неизбежность
Конца... Замкнулось на спирали время.
Последний отзвук  в воздухе исчез.
Последний жест...
Последний взгляд лучистый...,
И словно бы  очнувшись от чудес,
Зал  рукоплещет   гению артиста.

Автор
angelina

Артур Дмитриев и Оксана Казакова, Чемпионат Европы по фигурному катанию, Милан.

- Артур, часто говорят, что Олимпиада – соревнование непредсказуемое, на котором может случиться все что угодно. Для вас, человека, который выиграл две Олимпиады и почти выиграл третью, остались таинства в этом заветном для всех спортсменов слове – или вы знаете все?

- Все нельзя знать по определению. Но то, что Олимпийские игры – совершенно другие соревнования, которые отличаются от всех остальных, и от чемпионатов мира в том числе, это факт. К ним должен быть другой психологический подход. На Олимпиаде присутствуют другие виды спорта. А мы не привыкли соревноваться в обычной жизни в таких условиях. Приезжаем на чемпионат мира или Европы – там только фигуристы, тренеры, специалисты, судьи... А здесь вокруг и хоккеисты, и прыгуны с трамплина, и кого только нет. Большое давление руководства – все ждут результата, все ждут успеха. И эта атмосфера не похожа ни на что. Поэтому Олимпийские игры требуют концентрации и умения отключаться. И ни одна Олимпиада на другую не похожа. Олимпиады все разные – условия разные, страны разные. Единственное, что одинаково – олимпийский год всегда сложный, особенно для лидеров. Постоянно появляются какие-то травмы, болезни – все из-за того, что ты пытаешься все сделать лучше. Плюс Олимпийские игры не вписываются в график. Они стоят между чемпионатом Европы и чемпионатом мира. И график подготовки к Олимпиаде другой. В общем, нюансов много, их нужно всегда учитывать. Но самое главное вот в чем: на Олимпийских играх нужно кататься чисто. Могут быть мелкие недочеты, но нельзя допускать грубых ошибок. И это очень сильно давит. Чемпионат Европы повторится, чемпионат мира повторится – а Олимпийские игры у тебя будут, может быть, одни. И от этой мысли надо постараться отключиться. Ты должен быть нацелен не на результат, а на свою привычную работу. Сознание должно быть расщепленное, почти как шизофрения – надо проговаривать все команды так, как ты делал бы в простой жизни. Это сложно, для этого нужен опыт и наставник. Но если ты с этим справляешься – другой серьезной сложности нет.
- Отвлекающий фактор, о котором вы говорите, может быть позитивным моментом? Поболтал с хоккеистом, поболтал с конькобежцем – и напряжение снято...

- Перед стартом – нет, нехорошо. Все равно ты расходуешь нервную энергию. А выхлестываться эмоционально нельзя. Ты отдаешь часть энергии на непривычное общение, и ничем хорошим это обычно не заканчивается. Конечно, есть люди, которым все равно, общаются они с кем-то или нет. Но это редкость.

Призеры зимних Олимпийских игр-1998 по фигурному катанию среди спортивных пар (слева направо): Елена Бережная и Антон Сихарулидзе (Россия, серебро), Оксана Казакова и Артур Дмитриев (Россия, золото) и Менди Вотзель и Инго Штойер (Германия, бронза) во время церемонии награждения, Нагано, Япония. 10 февраля, 1998 года.
- А для вас что было самое сложное?

- Самое сложное для меня – когда ты понимаешь, что тренироваться уже нельзя. Уже поздно, уже ничего не изменить. В какой ты кондиции есть – в той кондиции и будешь выступать. И тебе надо именно в этом состоянии сделать все максимально хорошо. Не пытаться выпрыгнуть из штанов – а удержать тот уровень, на котором ты находишься.

- И как вы справлялись с этим фактором? Помощь тренера?

- У всех свой подход. Тренер, безусловно, влияет, но у кого-то контакт с тренером больше, а у кого-то меньше, кто-то более самостоятельно готовится. Универсального рецепта не существует. Я же старался сделать так – чтобы мы, пара, понимали четко, что делаем, какие задачи решаем, какие команды проговариваем. Часто говорю, например, спортсменам: нельзя делать пустых прыжков на тренировках. Что это значит? Ну вот, едет человек и делает тройной прыжок. Просто ему было удобно – он его взял и сделал. Никакой команды при этом он себе не дал. Умеет его он его делать – вот он его и сделал. Должна же быть команда на каждом прыжке. Потому что на соревнованиях меняется свет, меняются зрители, меняется эмоциональная атмосфера, даже лед меняется – он везде разный может быть. И привычные ощущения уходят. А команда остается. Своя собственная, которую ты выработал. Вот над этими командами и надо работать. Ты сам с собой должен научиться разговаривать. Это как константа.
- Свои первые шаги в фигурном катании вы делали в Норильске. Откуда там вообще взялась секция этого вида спорта?

- Туда раньше приезжали тренеры – зарабатывать деньги. Известные в том числе. Жанна Громова, тренировавшая Ирину Слуцкую, например, приезжала. В том числе приехали и мои первые тренеры – оба из Свердловска. От них зависело очень много. Если бы не они – я бы ничего не добился. Тренер – человек номер один на этапе обучения.

- Попали случайно в фигурное катание?

- Бабушка с дедушкой очень хотели, чтобы я туда попал. Вот и отдали. Но параллельно я еще занимался гимнастикой, борьбой, хоккеем – много чем. Там был каток – переход – манеж – переход – бассейн. Холодно же на улице.

- И в какой момент выбор сделали в пользу фигурного катания?

- Лет в 13. Мне стало интересно у моего тренера. Сейчас однозначно могу это сказать. Если бы не тренер - я бы закончил со спортом, ну или занимался бы хоккеем или дзюдо.

- На каком уровне интересно - упражнений, психологических приемов, разговоров?

- Всего вместе. Упражнения, знания, понимание целей и задач. Настоящий тренер, наставник. В любом деле нужен такой наставник, без этого никак.

- Но все-таки, что он сказал? Что вы будете олимпийским чемпионом?

- Нет. Мы занимались спортом - ходили в зал, качались, били груши, работали со штангой, играли в футбол. Это была разносторонняя подготовка. Мне было интересно в этой группе. Мы были не просто фигуристами, а спортсменами. Сейчас происходит некое сужение специфики - а раньше мы занимались и другими видами, и тренер все это поощрял.

- Помните момент, когда начали мечтать о покорении высот в фигурном катании?
- Да такого момента, наверное, не было. Мне просто было очень интересно. Интересны были прыжки, я был неплохим одиночником для того времени. Потом, значительно позже, пришло уважение и понимание хореографии. Лет в 15 это пришло. Раньше занимался хореографией, конечно, но мне это было до лампочки.

Олимпийские чемпионы в парном катании Оксана Казакова и Артур Дмитриев. XVIII зимние Олимпийские игры в Нагано.
- Борец или футболист в вас говорил? Зачем нужны красивые движения?

- Да просто понимания не было. А красивые движения как таковые есть и в тех видах спорта, о которых вы сказали. Красивый гол в футболе, красивый прием в борьбе, красивая обводка в хоккее. Я, кстати, и в хоккей хорошо играл. Так что это такие же части красоты, как музыка.

- В Ленинград как попали?

- Тренер направил, когда мне исполнилось 16 лет. И у меня там родственники были. Поехал в одиночное катание, потому что я прыгал все тройные прыжки. Но попал в группу парного катания, я был высокий, подходил для этого вида.

- Сразу согласились сменить спецификацию?

- Сначала сомневался. Но мне было интересно. Я увидел, как пары серьезно и профессионально работают, и мне захотелось работать так же. И повезло опять же с первым тренером парного катания, это был Сергей Владимирович Доброскоков. Сейчас он работает в Москве, а тогда я провел с ним два года.

- Многие одиночники не хотят переходить в парное катание, потому что там и лавры на двоих делятся, и зависишь ты не только от себя. Вас эти моменты не смущали?

- Я об этом не думал. Мне сам процесс, сам вид нравился. Интересно было учиться чему-то новому, хотелось расти. А о медалях я тогда не думал - но, конечно, старался делать все лучше, чем другие.

- Можно назвать это вашим кредо?

- Да. Моя цель - не выигрывать, а делать лучше, чем другие.

Артур Дмитриев и Наталья Мишкутенок, Зимние Олимпийские игры в Лиллехаммере, 1994 год
- Вам легко удавалось находить общий язык с партнершами?

- Нет, это всегда был сложный процесс. С первой партнершей, Викой Троицкой, поначалу было хорошо, мы довольно интересные вещи делали, но у нее был лишний вес, и это надо было понимать, иметь терпение, бороться с депрессией, с какими-то другими вещами. Это как в семейной жизни - требует внимания, работы и желания. Катался я с ней полтора года, потом она ушла в шорт-трек и, кстати, стала бронзовым призером Олимпийских игр 1992 года. Потом была Наташа Мишкутенок - она была человек спокойный, даже немножко флегматичный, но очень гибкая, мягкая, все, что выучивала, делала надежно. Но выучивала долго, такая специфика была. А Оксана Казакова, наоборот, учила все быстро, но у нее были колебания - она более взрывная, эмоциональная. Более выразительная. С Наташей мне, например, приходилось часть хореографии в плане подачи и выразительности брать на себя. А Оксане я спокойно отдавал в этом плане пальму первенства, брал на себя другие задачи. Интересно, в общем, было.

- Первые впечатления от Тамары Николаевны Москвиной помните?

- Безусловно, это профессиональная работа. В отношении ко всему. Я еще, помню, думал: надо же, они так серьезно обо всем думают, так серьезно все воспринимают. Мне казалось все это полуигрой - а они серьезно подходили даже к мелочам. Что бы ты ни делал, ты должен был делать это классно.

- А как не от тренера, а от человека?

- Она умеет общаться и находит нужные слова. И я скажу так: не знаю таких людей, кто, поработав с ней, не отдавал бы дань уважения ее упорству и настойчивости в достижении целей. Но она никогда не была диктатором в прямом смысле этого слова. Каким был Станислав Жук, например. Что я сказал - то и будет. Шаг влево, шаг вправо - пойдешь в армию. А Москвина умела давить - но прислушивалась, когда нужно было, к ученикам. Где-то настаивала, но умела находить подход и действовала другими методами. Ее уникальная способность - она умела тренировать две-три пары, и между ними не было вообще никаких распрей. Она все пары держала отдельно, не смешивая информацию, где и что происходит.

- Часто же бывают ситуации, когда фигуристы в таких случаях жалуются, что им достается меньше внимания, чем другим.
- Нет, Москвина всегда очень четко всех разделяла. И потом, Тамара Николаевна к этому процессу относится как к обычной работе. У нее процесс не творческий был в том понимании, что сегодня так, а завтра эдак. Нет, это постоянная системная работа.

- Конфликты с ней у вас были?

- Вообще никогда. Говорю это искренне и честно. Один раз у нас с ней был серьезный спор - не конфликт, а именно спор. Перед Олимпийскими играми 1994 года летом мы ставили произвольную программу, и она очень хотела поставить нам "Лебединое озеро". Видимо, выстрадала она эту идею и очень хотела ее реализовать. Принесла музыку, стала ставить. Но я вижу - не получается. Наташа не того размера, не той формы... Москвина говорит: ты вытянешь. Но я настаиваю: нельзя, понимаете, нельзя это делать. Уперлись оба. Две недели каждый отстаивал свою позицию. Потом она мне говорит: ладно, неси свою музыку, покажи, что ты хочешь. Я принес музыку, прокатал программу без партнерши, как идею ей показал. Она говорит: вы не успеете это сделать. Это было начало июля, олимпийский сезон. Я сказал: успеем. Помню, мы ходили к озеру Балтимор в Колорадо-Спрингз, и она чуть не плакала, говорила: поверь мне, давайте "Лебединое". Но я сказал: нет - и все. И в итоге мы катали ту программу, которую предложил я. Довольно-таки успешно. Но еще раз повторю, это было отстаивание своих позиций, но не конфликт.

Российские фигуристы Артур Дмитриев и Оксана Казакова после выступления на Олимпийских играх в Нагано, Япония, 10 февраля 1998 года.
- Чья заслуга в том, что обходились без них?

- Думаю, совместная. Одностороннего процесса никогда не бывает. Надо уметь прощать. И тренеру ученика - не все, конечно, вещи, но многие. И спортсмену тренера.

***

- Хотел сначала спросить про Олимпиаду 1992 года, но раз вы вспомнили про Лиллехаммер: многие говорили, что решение объявить победителями Екатерину Гордееву и Сергея Гринькова было спорным. Сейчас, с высоты тех лет, что прошли после Олимпийских игр 1994 года, скажите - кто выиграл?
- Я считаю, что правильное решение было принято. Они более стабильно выступали в том, олимпийском, сезоне. Ну да, может быть, мы чуть лучше прокатали произвольную программу... Но не это определяет олимпийского чемпиона, а целый комплекс - стиля катания, массы других вещей. Я ни капли не жалею, что так произошло.

- Сергей ушел из жизни в 1995 году... В разговорах с Катей вы хоть раз возвращались к теме той Олимпиады?

- Никогда. Это история. То есть, конечно, у нас были прекрасные отношения и с Сережей, и с Катей. И сейчас я часто приезжаю к Кате в гости, она живет с Ильей Куликом, мы много общаемся. Но вспоминать, кого тогда на какое место поставили, какой смысл?

- К Олимпийским играм 1994 года вернулись многие профессионалы - Брайан Бойтано, Катарина Витт, Виктор Петренко, те же Гордеева с Гриньковым. И вы с Натальей Мишкутенок. Почему?

- Мы не так долго катались на высоком уровне, чтобы не воспользоваться такой возможностью. Сколько у нас было титулов? Выиграли чемпионат мира в 1991 году. В 1992 году выиграли чемпионаты мира, Европы и Олимпийские игры. И все. Силы, форма, желание, здоровье выступить на Олимпиаде 1994 году у нас были - вот и вернулись. Разве что Наташе было тяжело - она была в раздумьях, сомневалась некоторое время, надо это делать или не надо. Но потом мотивация появилась, и я считаю, мы очень успешно работали перед Лиллехаммером.

Победители турнира спортивных пар на ОИ-1992 Наталья Мишкутенок и Артур Дмитриев (в центре) на церемонии награждения в Альбертвилле.
- На второй Олимпиаде было тяжелее, чем на первой? Ведь там вам пришлось соперничать с Гордеевой и Гриньковым, а в Альбервиле два года назад - нет.

- На первой Олимпиаде было тяжелее. На второй мы четко понимали, что мы делаем. А на первой не хватало знаний, умения... Только догадывались. И атмосфера была такая, странная, так скажем. Команда без флага, без гимна. Конечно, на отношениях между людьми никак это не сказывалось, но все равно не очень приятно.
- Было ли волнение в Альбервиле? И как удавалось его контролировать?

- Волнение, безусловно, присутствовало и должно присутствовать. Надо просто его контролировать. Каким образом - здесь целый комплекс мер. И настрой, и слово тренера, и много чего еще. Одного какого-то решающего фактора нет. Это в прыжках с трамплина ты можешь готовиться-готовиться, а потом порыв ветра возьмет и отнесет тебя на десять метров вперед или назад. В фигурном катании такого нет.

- Что касается слова тренера - оно действительно так важно?

- Кому как. Есть спортсмены, для кого очень важно. Есть те, кто вообще не слышит, что говорит тренер. Спросишь потом: что я тебе сказал? "Не помню". А мне лично было без разницы. Мне просто надо было самому знать, что я буду делать. И не терять концентрацию. Ты должен четко знать, что делаешь в данную секунду, в каждый момент.

- После Лиллехаммера можно было уйти опять в профессионалы. А вы остались...

- Можно было, да. Наташа не хотела дальше кататься. Она сказала: хочу учиться, хочу уехать в Америку. У нее были свои жизненные планы. Я предложил ей подумать два месяца. Подумали. Она пришла и сказала: я все решила, кататься больше не буду. Можешь искать партнершу. Мы выпили шампанского, принесли цветы Тамаре Николаевне, сказали спасибо. Она уехала - а я через пару недель начал искать партнершу.

Российские фигуристы Оксана Казакова (справа) и Артур Дмитриев (слева) прогуливаются по одной из улиц Нагано во время проведения XVIII зимних Олимпийских игр.
- И нашли Оксану Казакову...

- Я ее знал и раньше, безусловно. Вообще я попробовал кататься с пятью партнершами, если честно - включая Оксану. Не буду говорить, с кем именно.

- Слышал, что среди них была и Екатерина Гордеева. Это правда?
- Такое предложение было - кататься с ней. Не от Кати, а от сторонних, так скажем, людей. Но оно изначально для меня не имело правильного значения, поэтому даже не рассматривалось. Так что с ней я не пробовал кататься.

- Почему выбрали Оксану?

- Потому что у нее было колоссальное желание расти и добиваться успехов. И она еще была обучаемая. Есть спортсмены, которые что-то умеют и ничего менять не хотят. Шаг влево, шаг вправо для них невозможны. А у Оксаны было желание исправлять какие-то вещи, учить что-то новое. Это было очень важно.

- Характерами сошлись?

- Она очень взрывной, эмоциональный человек. Могла вспылить. Но на наших отношениях это никак не сказывалось. И в тренировочном процессе не мешало - даже, я бы сказал, помогало. Она была боец. Ее можно было с полуслова завести что-то сделать. А есть спортсмены, которых месяц будешь просить - будут ездить кругами и ничего не делать.

- Как развивалось ваше сотрудничество - по нарастающей?

- Как и у всех пар - с перепадами. В первый год все интересно, очень сильная мотивация. На нюансы не обращаешь внимания. А на второй год эти нюансы вдруг начинают играть большую роль. Огрехи, которые раньше казались незаметными, мешают идти дальше. Приходится возвращаться к пройденному, их переделывать - и это очень сильно мешает.

- В вашем случае этот кризис второго года был очень серьезным?

- Нет, просто роста у нас во второй год не было. Опять же, как и у большинства пар. Во второй год не обязательно должен быть провал - прогресса нет. Пары держатся на ровном уровне, плюс-минус. Но этот год нужен все равно - для скатывания, для четкого осознания того, что ты делаешь.

- Когда начинали кататься с Оксаной, сразу ставили перед собой цель выиграть Олимпиаду 1998 года?

- У Оксаны точно такая цель сразу была. А я ей не стал в этом мешать (улыбается).
- Параллельно в группе Москвиной подрастали Елена Бережная и Антон Сихарулидзе. Конкуренция с ними вас подстегивала?

- Оксану, скорее, подстегивала, я так считаю. А я Бережную и Сихарулидзе тренировал, помогал Тамаре Николаевне.

- ???

- Вот так бывает. Очень много работал с ними, помогал, подсказывал. Конечно, перед самыми Олимпийскими играми нам уже надо было держаться отдельно. Но даже в олимпийский сезон работал с ними много. Где-то до октября.

Оксана Казакова и Артур Дмитриев на Играх доброй воли в Лейк-Плэсиде, США, 18 февраля 2000 года.
- Как они тогда к вам относились - как к тренеру или как к сопернику?

- По-разному бывало. Лена Бережная не верила, что это возможно, хотя и понимала, что это ей нужно. Антон Сихарулидзе хорошо относился к моей с ними работе. Я не думаю, что он это очень сильно ценил. Но мне это нужно было делать - и это понимали все, и я, и Лена с Антоном, и Тамара Николаевна. Если я не передам свой опыт другим, то кто его передаст? Им же дальше надо было идти после Нагано.

- Вы, насколько я знаю, и когда катались с Натальей Мишкутенок, много помогали Москвиной и с хореографией, и с костюмами, и с другими вещами.

- Да, так и было. Можно сказать, сначала был ее ассистентом, потом партнером.

- Это не лишало ваши отношения субординации "тренер - ученик"?

- В таких случаях все зависит от конкретных людей, и я четко эту субординацию выдерживал. Уважительное отношение к тренеру - это номер один. И вообще в любых случаях для любых спортсменов это главное. Если ты пришел тренироваться и не уважаешь своего тренера, то какого ты тогда отношения ждешь к себе? Для меня на протяжении всей карьеры тренер был человеком номер один. Да, я мог поспорить с тренером - но это никогда не было на грани какого-то хамства или грубости.

- А Москвина вас воспринимала как ассистента или ученика?
- Я не думаю, что она сильно задумывалась над этим, потому что у нее были свои сложности - и с Леной, и с Антоном, и с Оксаной. Там были и нервные срывы, и попытки уйти к другому тренеру... Поэтому я старался дополнительных проблем ей не приносить.

- Победа в Нагано для вас стала драматичной?

- Для меня нет. Для Бережной и Сихарулидзе, я думаю, была драма - как нормальные спортсмены они хотели выигрывать. И были близки к этому. Если бы не допустили ошибки - могли бы выиграть. Потому что многие считали, что они более достойны победы. Нет, по катанию-то все было, конечно, без вариантов. Но теоретически они могли стать олимпийскими чемпионами.

Фигуристка Александра Васильева и тренер Артур Дмитриев во время тренировки в Академии Фигурного катания в Санкт-Петербурге.

- В ранге двукратного олимпийского чемпиона появилось ощущение того, что в своей спортивной карьере вы уже всего достигли?

- Я четко понимал, что дальше кататься уже точно не буду. Хотя Оксана меня просила продолжить. Но надо было давать дорогу другим. И потом это колоссальные физические и эмоциональные затраты. Нельзя было себя опустошать в ноль - надо было уйти, когда еще оставался какой-то запас. Понимаете, занимать на Олимпийских играх пятое, десятое место - это одно. А постоянно работать на пике - совсем другое. Это очень большие затраты.

- Тем не менее вы не ушли из фигурного катания, а остались в профессионалах. Мотивация выигрывать, получается, осталась?

- Скорее, мотивация зарабатывать деньги. Творчество, конечно, тоже было, но творчество за деньги.

- После Олимпиады в Нагано вы довольно долго жили в Америке, а потом вернулись в Россию. Почему?
- Просто потому что не хотел там жить. Я там по контракту работал шесть лет, до этого 15 лет ездил каждый год - по два-три-четыре месяца. Но оставаться там не хотел. И мыслей таких в жизни не было.

- Не понравилось?

- Понравилось. Но мне и во Франции понравилось, и в Германии, и в Швеции, и в Японии. А жить хочу в России.

- То, что тренером станете, всегда знали?

- Всегда. Уже когда помогал Москвиной, знал.

- Готовились с тех пор к будущей тренерской деятельности - записывали секреты?

- Записывать что-то было бы неплохо, конечно, но дело в том, что на высоком уровне стандартные планы не работают впрямую. На низком работают, а на высоком постоянно что-то приходится корректировать. Долгосрочные, я имею в виду, планы. Спланируешь работу на два месяца вперед - и тут начинается: заболел, температура, ногу подвернул. Нагрузку надо корректировать, что-то еще менять. Так что никогда такие планы не работают.

- Импровизация?

- Нет, профессионализм. Знать, как в разных ситуациях регулировать нагрузку. Это очень сложный, вдумчивый процесс, требующий опыта, умения и анализа.

- До того как приехать в Москву полтора года назад, вы довольно долго работали вместе с Москвиной. Почему решили прекратить сотрудничество?

- Не было спортсменов. Все очень просто. Зачем нужен тренер, если нет спортсменов? Приехал в Москву, начал работать с Натальей Евгеньевной Павловой.

- С Павловой сложнее, чем с Москвиной?

- Они совершенно разные, сравнивать их нельзя. И потом, Тамару Николаевну я знаю очень много лет, с 1984 года. Наталью Евгеньевну тоже давно, я, кстати, работал с ней некоторое время, когда с Оксаной начинал кататься. В течение нескольких месяцев. Но такого опыта совместной работы с Павловой, как с Москвиной, у меня, конечно, нет.

- Еще приходится притираться?

- Да. Это процесс, который требует подстройки.

- Как тренер вы уже достаточно опытный. Учиться еще чему-то приходится?

- Постоянно. Задача хорошего тренера - все время брать лучшее у других и сделать еще лучше самому.

Российский тренер Артур Дмитриев следит за ходом тренировки перед началом соревнований на Чемпионате Европы по фигурному катанию в Швейцарии.

— Предлагаю поиграть в города. Буду называть место, а вы, Ирина Константиновна, рассказывать, что у вас с ним связано.

— Давайте попробуем. Начинайте.

— Москва, парк Прямикова, год 1954-й…

— Да-да, был такой революционер, не скажу, чем именно прославился, но его имя дали парку, где меня впервые поставили на коньки. Мы жили в 1-м Гончарном переулке, а на другой стороне Таганской площади за универмагом «Звездочка», который сохранился до сих пор, располагался парк. Хотя слишком громко сказано: парк. Маленький сквер! Иногда проезжаю мимо на машине, и голова автоматически поворачивается в том направлении…

— Сердце не екает?

— Честно? Нет. Впрочем, однажды все же попросила водителя остановиться, зашла. Захотелось взглянуть, многое ли внутри изменилось. Я ведь любила парк не за каток, а за прекрасную детскую площадку, на которой стоял игрушечный трамвайчик. В нем разрешалось крутить ручки, сидеть в кабине вагоновожатого, звонить в колокольчик… Увы, трамвая не обнаружила. Построили новые горки, качели, но не осталось того, что напомнило бы мне детство. Впрочем, в парк Прямикова я ходила недолго и через короткое время перебралась в расположенный двумя троллейбусными остановками далее парк имени Жданова. Сейчас его переименовали в Таганский. Там уже была секция фигурного катания. С одной стороны парк граничил с райкомом КПСС, а с другой — с Покровским женским монастырем, который закрыли в двадцатые годы прошлого века. Собственно, парк и разбили на месте бывшего монастырского кладбища, сменив могильные плиты и надгробья на гипсовых девушек с веслом… В той секции я занималась года два или три, пока не перешла в другую, находившуюся в Марьиной Роще. Ох уж эта вечная езда на автобусе номер 24! Садилась на Таганке и ехала, ехала… Казалось, дорога никогда не закончится, хотя, понятно, тогда никто и в страшном сне не мог вообразить сегодняшних пробок, дороги были практически свободны. Сначала меня отвозила мама, потом стала ездить сама. От долгой тряски в автобусе нередко становилось не по себе, начиналось головокружение, тошнота. Выходила на остановке, чтобы чуть отдышаться, и продолжала путь. Так — в несколько приемов. Не езда, а мучение! И позже не любила вращения в фигурном катании, от них сразу ухудшалось физическое состояние. До рвоты…

— Слабый вестибулярный аппарат?

— Дело в другом. Это из-за желудка. Если его долго и упорно взбалтывать, всякое может случиться. По крайней мере, в моем случае. Что поделать, укачивает человека… Но продолжим экскурсию по Москве полувековой давности. В 61-м году на Ленинградке построили Ледовый дворец ЦСКА, равного которому не было в стране. Группу фигуристов набирал чемпион СССР Лев Михайлов, и меня тоже взяли. Зимой мы катались на Песчаной улице, лед заливался на площадках под открытым небом. Когда становилось теплее, перебирались под крышу. Сначала я тренировалась у чешской пары Соня и Милан Валун, а после Олимпиады 1964 года из Ленинграда переехал Станислав Жук. Первое время ему было совершенно не до нас: пара Татьяна Жук — Александр Гаврилов, которую тренировал Станислав Алексеевич, распалась, и он срочно готовил программу для Тани, своей сестры, и ее нового партнера Александра Горелика. Через год те стали бронзовыми призерами чемпионатов мира и Европы, Жук наконец-то смог уделить внимание и нам, занялся командой.

— Вы уже выступали вместе с Улановым?

— Нет-нет! Соня и Милан еще в 63-м пробовали определить меня в пару — как самую легкую среди армейских фигуристок, я даже участвовала в командном чемпионате Советского Союза, но большую часть времени все-таки продолжала кататься с одиночницами. Жук окончательно решил, что мне пора выступать с партнером, и поставил к Алексею Уланову. Дебютировали мы в декабре 1966 года на международном турнире «Московские коньки».

— А в 69-м стали чемпионами Европы. Гармиш-Партенкирхен — следующая наша остановка. Точнее, ваша, Ирина Константиновна.

— Тогда уж не остановка, а взлет. Но вы сделали резкий скачок во времени. Надо отмотать на год назад и вспомнить шведский Вестерос. Это мой первый чемпионат Европы. После короткой программы мы с Лешей шли третьими, оба дико испугались собственной наглости, напортачили в произвольной и благополучно откатились на пятое место, пропустив вперед не только Белоусову с Протопоповым, но и Москвину с Мишиным. В итоге пролетели мимо Олимпиады 68-го года, поскольку заранее было известно, что третьей советской парой в Гренобль поедут Жук и Горелик. Задним числом понимаю: на тех Играх нам вряд ли что-нибудь светило, мы еще не набрались опыта и почти наверняка погорели бы. Но тогда я очень огорчилась, не попав на главный старт четырехлетия. Хотя воспоминания о Вестеросе у меня все равно остались самые светлые. Все дни, пока проходил чемпионат Европы, не покидало чувство, будто я в сказке. Это же был мой первый выезд за границу. Мы летели из Москвы в Стокгольм, и всю дорогу, пока не начали снижаться, я смотрела в иллюминатор, надеясь увидеть вспаханную контрольно-следовую полосу, отделяющую Советский Союз от остального мира... Разумеется, с высоты восьми тысяч метров ничего не заметила, главное потрясение ждало меня на земле. Вестерос — городок небольшой даже по шведским меркам, но каким же красивым он показался! Шла вторая неделя января, с улиц еще не убрали рождественскую и новогоднюю иллюминацию, почти в каждом окне стояли зажженные электрические свечи, пирамидки, елочки, и я завороженно смотрела на это волшебство. Как вы догадываетесь, потом много где побывала, разные красоты повидала, но картинка зимнего Вестероса до сих пор стоит перед глазами.

— Практически первая любовь.

— Можно и так сказать… А в Гармише все вышло по-другому. Вроде бы и городок курортный, и место очень симпатичное, немецкие Альпы, но настроение оказалось иным. Может, виной тому, что мы приехали без тренера и чувствовали себя весьма неуютно, неуверенно. Жука не выпустили в Германию, Протопопов жестко поставил условие: или он, или Жук со своими воспитанниками. Руководство спорткомитета прислушалось к мнению двукратного олимпийского чемпиона. Все-таки мы с Улановым считались лишь третьим номером команды, а тут признанный авторитет… Знаете, люди разными путями идут к победе. С Жуком тогда вели нечестную борьбу. В январе 69-го, в день открытия чемпионата СССР в Ленинграде, по итогам которого решалось, кто поедет на мир и Европу, в газете «Известия» появилась разоблачительная статья, где подробно рассказывалось, какой же нехороший Жук. Мол, и деспот он, и хам... В принципе во многом это соответствовало действительности, Станислава Алексеевича нельзя назвать гением педагогики и мастером такта, но слишком уж вовремя вышла публикация. Под ней стояли подписи коллег Жука, ведущих отечественных тренеров — Чайковской, Москвина, Плинера… Словом, на чемпионат континента в Гармиш-Партенкирхен мы ехали в весьма вздрюченном состоянии. С другой стороны, может, это и помогло нам мобилизоваться, настроиться на должный соревновательный лад. После короткой программы, как и годом ранее, мы с Улановым шли третьими, и в голове у меня пульсировала единственная мысль: лишь бы опять не свалиться на пятое место… И вот откатали произвольную, сидим, ждем. А тогда баллы подсчитывали по сложной системе, компьютеров не было, поэтому подведение результатов занимало немало времени. После окончания соревнований ставили два-три показательных номера, чтобы зрители на трибунах и у телеэкранов не заскучали. В тот раз пауза показалась мне невыносимо долгой. И вот объявляют: чемпионами Европы стали Роднина и Уланов. Я ушам не поверила. Шок!

— Расплакались?

— Да я вообще не плакса по жизни! Единственный раз не сдержалась в Лейк-Плэсиде в 1980 году.

— Зато весь мир увидел и запомнил слезу Родниной на пьедестале.

— Это же финал моей спортивной карьеры, а мы сейчас говорим о ее начале. С чего мне было плакать в Гармише? Тогда впервые в истории советские пары заняли все призовые места. Следом за нами расположились Белоусова с Протопоповым и Москвина с Мишиным.

— Поздравили они вас?

— Нет. И не только они, вообще никто! После награждения нас сразу повели на пресс-конференцию, потом мы вернулись в раздевалку. В Гармише дворец спорта старый, построенный еще к Олимпиаде 1936 года, там не было отдельных женских и мужских раздевалок, выделяли одну на всю команду. И вот мы заходим радостные, возбужденные, я тащу в охапке мягкие игрушки и мешок с шоколадками, которыми меня задарили зрители и журналисты, а в комнате висит мертвая тишина. Как в полночь на кладбище! Никто не смотрит в нашу сторону — ни две проигравшие пары, ни руководство советской делегации. Мы с Улановым даже переодеваться не стали, коньки сбросили, куртки поверх танцевальных костюмов накинули и — ноги в руки, скорее бежать. Жутко гнетущая атмосфера! Белоусова с Протопоповым переживали из-за поражения, начальники не могли предугадать реакцию Москвы на победу дебютантов, на которых никто не ставил. По сути, нас поприветствовали лишь немцы — хозяева отеля, где остановилась сборная СССР. Они встретили с букетом цветов на пороге гостиницы. Мы с Лешей поблагодарили и без сил разбрелись по номерам. На завтраке игра в молчанку продолжилась. Опять все вели себя так, словно накануне кто-то помер. И лишь в середине дня из Москвы пришла поздравительная телеграмма, в которой сообщалось, что нам с Улановым присвоены звания заслуженных мастеров спорта. В принципе в ту пору за победу на Евро такие высокие звания не давали, но председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов сказал: «Раз обыграли двукратных олимпийских чемпионов, значит, заслужили!» В итоге я стала ЗМС раньше, чем выполнила норматив мастера спорта…

— Агрессивная среда вас не подавляла, а наоборот — заводила, подхлестывала?

— Так и есть. Прекрасно помню, как впервые сошлись лицом к лицу с Белоусовой и Протопоповым. Это случилось в 68-м все в том же Вестеросе. До того нам не доводилось тренироваться одновременно, а тут шведы предоставили лед всей сборной Советского Союза сразу. Мы с Улановым начали раскатку, на другой половине площадки кружили Людмила Евгеньевна с Олегом Алексеевичем. Поначалу все шло нормально, а потом они принялись откровенно мешать, вставлять палки в колеса. У нас в программе был так называемый прыжок с затяжкой, требовавший длинного разбега. Этот элемент считался особым шиком. Модная фишка, как сказали бы сейчас. И вот разгоняемся, вылетаем, чтобы после приземления начать крутить обороты, а развернуться-то негде. Белоусова с Протопоповым кружат, словно вдвоем на площадке. Мы кричим: подвиньтесь на пару метров в сторону! Это нормально, так принято в фигурном катании, все друг друга предупреждают, чтобы ненароком не зашибить коллег. А тут — никакой реакции. Ноль! Естественно, мы останавливаемся. Нельзя же сбивать лидеров сборной. Подъезжаем к Жуку. Тот орет благим матом: хоть умри, но элемент исполни! Ладно, заходим на второй круг. Картина повторяется: стоят, не шелохнувшись, не собираются отходить! Леша прыгает первым, летит криво, косо, лишь бы избежать столкновения. Жук опять нам навесил, больше прежнего. В третий раз разбегаемся, Белоусова с Протопоповым опять оказываются на пути. Я понимаю, что сейчас сделает с нами Станислав Алексеевич, лечу прямо, никуда не сворачивая, и в воздухе натыкаюсь на Олега, который и не думал освобождать пространство. Я хоть и маленькая, но за счет скорости приложилась крепко, Протопопов буквально впечатался в бортик. Начался дикий скандал. Крики, вопли! Поскольку после Евро сборная ехала на Олимпиаду, Жук получил в Москве втык по полной программе, ну и нам, конечно, попало. Дескать, надо уважать старших…

— А как же «молодым везде у нас дорога»?

— Но не в олимпийском году… Правда, в 69-м история с боданием на льду получила продолжение. Мы первыми стали исполнять сложные комбинации прыжков, и на тренировке в Гармише отрабатывали технику, а чемпионы в это время в центре площадки занимались любимым делом — крутили тодесы. Ежкин нос! Раз объехали их, ну два, ну три, потом мне надоело. Говорю Уланову: «Все, больше не останавливаюсь. Достали!» Прыгаю шпагат так, что Протопопов едва успевает увернуться, иду на двойной тулуп, выполняя каскад уже не параллельно с Лешей, а целенаправленно гоняюсь за Олегом Алексеевичем. Так мы стали затирать их уже на тренировках — скоростью, количеством и сложностью элементов… Никогда и никому я не мешала умышленно, если только в лицо не хамили. Вот такие вещи прощать нельзя! Пару раз пропустишь, потом на голову сядут. Лишь однажды я сознательно задирала всех на тренировке. Это было в 76-м году на Олимпиаде в Инсбруке. Вышла на разминку перед короткой программой, а внутри пустота, драйва нет. С таким настроением выступать нельзя, ничего хорошего не получится. И я стала себя заводить. Как бы случайно не дала прыгнуть одной паре из ГДР, потом оказалась на пути у второй… Немцы разозлились, и я ощутила, что уровень адреналина в крови повышается… Все, больше таким образом ни разу не согрешила.

— Вы заговорили про Инсбрук, проскочив Саппоро-72, первую вашу Олимпиаду.

— Считала, это будут мои первые и последние Игры. Естественно, хотелось пройти их на отлично, и, естественно, были сплошные накладки и проблемы. Мы оказались не в лучшей форме технически и физически. Да и морально. Наши отношения с Улановым исчерпали себя, дело стремительно шло к финалу. Словом, все складывалось плохо.

— Победили на морально-волевых?

— Абсолютно! Сцепив зубы. Катались далеко не идеально, допустили ошибки и в короткой программе, и в произвольной. Разъедающая изнутри червоточина должна была себя проявить, вот она и вылезла на поверхность в самый неподходящий момент…

— Перед поездкой в Японию вы ведь сильно переболели?

— Еще в конце 1970 года у меня начались проблемы с кровью. В СССР тогда гуляла холера, и всем выезжавшим за рубеж в обязательном порядке делали прививку. Мы полетели на открытие нового дворца спорта в Бухаресте, на льду было жутко холодно, и я простудилась. Ну а прививка дала осложнение… Тело покрылось красными точками, при любом прикосновении появлялся огромный синяк. Короче говоря, в крови пропали тромбоциты.

— И долго это продолжалось?

— До сих пор. Уже не столь активно, тем не менее… Это, увы, навсегда…. А пик пришелся на 71-й год. Нормальный показатель тромбоцитов — от трехсот тысяч и выше. Если цифра падала ниже шестидесяти тысяч, меня отстраняли от тренировок. Не могла заниматься, сил не оставалось. Помню впечатления от первого похода в институт переливания крови. Испытание для психики! Идешь по коридору, а навстречу плывут, словно в замедленном кино, бледные тени с синими губами… Смотришь и думаешь: «Боже, неужели и со мной может произойти такое?» Врачи не знали, от чего и чем меня лечить, практически не давали медикаментов, но каждое утро я сдавала анализ на кровотечение. Ходила, как на работу. Замеряли, сколько времени кровь сочится из ранки… Скоро все пальцы были исколоты, но результаты не улучшались, поэтому консилиум решил сделать мне грудную пункцию. Я сидела в очереди перед кабинетом и с замиранием сердца прислушивалась к стонам, доносившимся из-за двери. Это походило на средневековую пытку… Когда я уже встала, чтобы идти на экзекуцию, прибежала лечащий врач и сказала, что пункция отменяется: в крови появились тромбоциты… Тем не менее к Олимпиаде я готовилась через силу, каталась в Саппоро средне, хотя и понимала, что заслужила золотую медаль годами упорной работы.

— Зато в Инсбруке уверенно взяли свое?

— Тоже не обошлось без ошибки. Саша Зайцев, с которым мы начали работать в 1972 году, немножко сдрейфил, сорвал прыжок в произвольной программе. И все равно даже мысль не возникала, что можем проиграть. С нами и рядом никого не было.

— Через четыре года в Лейк-Плэсиде получилось по-другому…

— Да, это песня!

— Лебединая.

— Я головой, мозгами шла к этой Олимпиаде. Ни молодостью, ни силой превзойти соперников не могла, оставалось задавить их авторитетом, опытом. Двенадцать лет подряд я побеждала, и, конечно же, это раздражало. И моя манера катания принципиально не поменялась. К слову, этого боюсь с Женей Плющенко. Он может замечательно подготовиться к Сочи, чисто выступить, но, не исключаю, публика и судьи устали от него психологически. Как ни крути, четвертая Олимпиада! Всегда хочется новизны… Так было у меня в Лейк-Плэсиде. Кожей чувствовала немой вопрос: господи, ну когда ты уже уйдешь?! Даже Эмир Кустурица, с которым мы познакомились несколько лет назад, сказал: «Ира, мне нравилось твое катание, но злили твои постоянные победы». Кроме того, в 80-м американцы мечтали, что на домашней Олимпиаде выиграют Бабилония и Гарднер, которые годом ранее стали чемпионами мира, пока я отсутствовала из-за рождения ребенка. Однако Тай и Рэнди сломались на предстартовой разминке, отказались выступать, сославшись на травму. Подозреваю, это был психологический срыв. Не раз наблюдала подобное на соревнованиях. Бабилония и Гарднер не справились с давлением со стороны прессы, болельщиков, собственного тренера… Мне даже было немного жаль ребят, люди они симпатичные. Поначалу публика на трибунах сидела как в воду опущенная. Но когда мы откатали короткую программу, зрители повскакивали с мест и радостно нас приветствовали. За две минуты десятитысячный зал был сражен — без всяких лозунгов и громких речей. Это при условии, что отношение к советским спортсменам тогда оставляло желать лучшего. Достаточно сказать, что американцы отказались принимать самолет «Аэрофлота» с нашей командой, мы совершили посадку в Канаде. А за день до открытия Игр на сессии МОК обсуждался вопрос о том, чтобы отобрать у Москвы право проведения летней Олимпиады из-за ввода войск в Афганистан. Если бы решение приняли, мы бы развернулись и улетели в Москву, не остались бы ни в каком Лейк-Плэсиде. До последнего момента никто не знал, выйдем на старт или нет. Вот в такой атмосфере пришлось соревноваться…

— Поэтому и расплакались после победы?

— Понимала: это конец спортивной биографии, заключительный аккорд жизненного этапа, давшегося мне очень-очень дорого. Стояла на пьедестале и прощалась…

— Но и на гражданке вам не сразу удалось найти себя, Ирина Константиновна…

— Оказалось даже хуже, чем ожидала. После развода с Сашей Зайцевым меня сначала поклевывали, а потом принялись откровенно жрать. Как она могла: бросить мужа-чемпиона и выйти за еврея Миньковского? Виданное ли дело?! Созывали партсобрания, обсуждали аморальное поведение коммунистки Родниной... Закончилось тем, что я приехала в ЦК КПСС и пригрозила положить партбилет на стол, если не прекратят травлю. Пообещала и медали с орденами принести. В таких ситуациях компромиссов не признаю, до конца стою на своем…

— В итоге в 1990-м вместе с Леонидом Миньковским и детьми вы уехали в американский Лейк-Эрроухед…

— Я ведь не эмигрировала, а отправилась работать по контракту. Толчком для меня стал случившийся годом ранее отъезд в клуб Национальной хоккейной лиги капитана сборной СССР Вячеслава Фетисова. Слава наглядно показал: за свои права можно и нужно бороться, продемонстрировал всем, что мы не рабы, а свободные люди. Я же помню, как, впервые увидев лозунг «Выше знамя советского спорта», спросила Жука: «Выше чего?» Он ответил: «Молчи, Роднина. Больно умная!» Когда в 90-м американцы предложили контракт, подписала его на два года. Я же не думала, что Союз развалится, это абсолютно не входило в мои планы… Помню шок, который испытала, увидев, как красный флаг с серпом и молотом опускается над Кремлем. Сюжет крутили по всем телеканалам, из-за океана это смотрелось особенно трагично… Нет, я не жалею о годах, проведенных в Америке. Много полезного узнала, по-другому стала относиться к профессии. В Штатах ведь никому нельзя сказать, что у человека нет способностей к катанию или он не подходит по возрасту. Деньги заплачены — тренируй!

— В Россию вы вернулись в 2000-м, а спустя пять лет попытались возглавить национальный олимпийский комитет. Правда, неудачно…

— Это была не моя личная инициатива, мы шли командой. Министром спорта стал Вячеслав Фетисов, которому не надо рассказывать, как устроен этот мир, он прекрасно знает его изнутри. Вы не представляете, как легко и приятно общаться с руководителем, разбирающимся в предмете, и как же тяжело с дилетантом… ОКР был наиболее застойной структурой, имевшей отношение к спорту высших достижений. Увы, в 2005-м нашу программу не поддержали, все оставалось как есть. Думаю, отчасти и по этой причине выступления российских команд на Олимпиадах в Пекине, Лондоне и — особенно! — Ванкувере оказались не слишком выразительными. Мягко говоря… Посмотрим, что покажем в Сочи. Ждать совсем недолго.

— Вы ведь, Ирина Константиновна, приложили руку к тому, чтобы в феврале 2014-го Сочи на две недели стал главным городом Земли?

— В некотором роде. Не хочется выглядеть участницей субботника, несшей бревно вместе с Лениным… Есть много людей, сделавших для продвижения Сочи гораздо более моего.

— И тем не менее?

— В июле 2007-го летала в Гватемалу, где на сессии МОК выбирали столицу XXII зимних Игр. А перед тем снялась в ролике, рассказывающем о достоинствах нашего кандидата. Съемки проходили в конце мая, уже начался курортный сезон, а я разгуливала по набережной в наброшенной на купальник шубе. Мы-то изображали зиму в субтропиках! Не знаю, что думали отдыхающие, глядя на Роднину в мехах, но народ веселился от души. Сложнее всего пришлось оператору, который старался, чтобы в кадр не попали плавающие и загорающие люди, иначе иностранцы, посмотрев ролик, решили бы, что в России живут одни моржи… Смех и грех! А если серьезно, немного боязно за наших ребят. Не перестарались бы с накачкой! Спортсмены могут перегореть до старта. Им без конца напоминают: осталось девяносто дней, восемьдесят, семьдесят, шестьдесят… Будто без подсказок кто-то забудет! У нас есть шансы выступить достойно, надо лишь показать свою силу. Всегда говорят, мол, дома и стены помогают. Нет, дома они давят! В Сочи будет тяжело. У нас, увы, еще и публика такая: орет, орет, орет, а в момент, когда особенно нужны поддержка и помощь, вдруг скисает… «Лапти! Приехал поболеть за них, а они играть не умеют!» Но я верю, что Олимпиада пройдет на высоком уровне, разочарованных не будет.

— Вы-то планируете ехать в Сочи?

— Перед Новым годом получила письмо на аккредитацию…

— Спасибо, что вспомнили! Забавно, если бы единственную в мире трехкратную олимпийскую чемпионку среди фигуристов забыли позвать на домашние Игры…

— Справедливости ради, три Олимпиады подряд выигрывали еще норвежка Соня Хени и швед Йиллис Графстрем, выступавшие в 20—30-х годах прошлого века. Подозреваю, действующим и будущим фигуристам едва ли удастся повторить рекорд. Но дело не в этом… Никогда не обивала пороги и сейчас не напрашивалась. Осторожно спросила о поездке в Сочи. Мне ответили: ну, заполни анкету на билеты… Я и решила, что беды не случится, если посмотрю Игры по телевизору. Переживу. А сейчас вот прислали письмо…

— Олимпийской огонь пронести дали?

— Пробежала триста метров по Кремлевской набережной. Седьмой или восьмой номер эстафеты.

— А факел на память вам подарили?

— Не претендовала ни на какие подарки. Есть общее правило: желающие могут выкупить сувенир. Заплатила около тринадцати тысяч рублей. Ничего страшного, не обеднею. Тут и говорить не о чем. Лишь бы, повторяю, Олимпиада удалась…
   
[Санкт-Петербург - Москва]
Андрей Ванденко
 
           
Досье

Карьера фигуриста послужила для Станислава Алексеевича лишь прологом к главному делу жизни. Cтав тренером в 26 лет, Жук перебрался в Москву, где на катке ЦСКА создал «лабораторию» по производству чемпионов. Тренер смело шел на эксперименты, регулярно удивляя коллег. Специалисты недоумевали, когда новатор поставил в пару к своей миниатюрной сестре Татьяне высоченного Александра Горелика. Разница в росте была огромной, но Жука это не смущало. На Олимпиаде-68 подопечные молодого наставника уступили только непобедимой паре: Людмила Белоусова — Олег Протопопов. Многие думали, что те еще долгое время будут оставаться на вершине, но неугомонный Жук готовил новое оружие — Ирину Роднину и Алексея Уланова.

На заре тренерской деятельности Станислав Алексеевич помогал Белоусовой и Протопопову в работе над сложными элементами, а потому отлично знал сильные и слабые стороны чемпионской пары. Их дни на Олимпе были сочтены. В 72-м Роднина и Уланов в блестящем стиле выиграли Игры в Саппоро, а тренера отметили орденом «Знак Почета».

Казалось, что впереди у триумвирата блестящее будущее, но в дело вмешались личные отношения. Фанатично преданный работе наставник каленым железом выжигал любое инакомыслие в своем окружении. Интеллектуал Уланов, устав от тренера, не желающего идти на компромиссы, решился на смену партнерши. Алексей не сомневался, что в паре с Людмилой Смирновой его ждет успех. Роднина, в свою очередь, захандрила, заговорила об уходе из спорта. В подобной ситуации многие бы потеряли самообладание, но только не железный Жук.

— Наш треугольник стал превращаться в «бермудский», очень устала от этой ситуации и однажды ляпнула Жуку, что ухожу из большого спорта, — рассказывает Ирина Роднина. — В итоге он привел в группу Сашу Зайцева — длиннорукого, длинноногого. Была уверена, что для другой девочки. Говорю тренеру: «Классный парень». Он в ответ: «Попробуй, покатайся». Вышли на лед, поехали. Ощущение, будто из «Жигулей» пересела в «Мерседес». Просто полетела.

Вскоре о новом дуэте заговорил весь спортивный мир, а первое серьезное испытание пришлось на чемпионат планеты 1973 года в Братиславе, когда во время выступления выключилась фонограмма. Стоявший у бортика Жук скомандовал: продолжать программу! Пара, ни разу не сбившись, откаталась без музыки, под аплодисменты потрясенного зала. Как потом выяснилось, «диверсию» совершил местный сотрудник, решивший таким способом отомстить за события 68-го в Праге. Судьи оказались в сложной ситуации и, по указанию главного рефери, оценки снизили, но это не помешало советским фигуристам выиграть турнир.

Впереди Роднину и Зайцева ждал триумф на Олимпийских играх, но уже с другим тренером. В определенный момент прессинга наставника не выдержала и любимая ученица. Жук словно не заметил потери. Продолжал экспериментировать, расширял границы возможного. Поднял на новый уровень одиночное мужское и женское катание. Ученики Станислава Алексеевича завоевали на крупнейших международных соревнованиях в общей сложности 136 (!) медалей, из которых 67 золотые.

В середине 80-х для тренера наступили непростые времена. В перестроечные годы многочисленные недруги стремились воспользоваться нестабильной ситуаций и свалить многолетних колоссов. Разными способами пытались «копать» под Виктора Тихонова, Александра Гомельского, Валерия Лобановского, оказался в этом ряду и Станислав Жук. В фигурном катании во все времена хватало закулисных интриг, поэтому и Станислава Алексеевича решили зацепить особенно грязным способом. Во время работы с Еленой Водорезовой кто-то запустил слух о том, что тренер состоит с юной спортсменкой в интимной связи. Дальше разговоров дело не пошло, но вскоре грянул гром — новая воспитанница Жука Анна Кондрашова вместе с хореографом Мариной Зуевой написали письмо в ЦК, в котором обвинили тренера в «аморальном поведении». Доказательств не представили, но репутацию изрядно подпортили. Все могло сложиться гораздо хуже, если бы не позиция Водорезовой, которая категорически отказалась подписывать скандальное письмо. Говорят, когда непроницаемый Жук узнал об этом, у него из глаз покатились слезы.

Прощальный подарок мировому фигурному катанию Станислав Алексеевич сделал в виде одной из самых красивых пар: Екатерина Гордеева — Сергей Гриньков. Но на Олимпиаде-88 в Калгари они побеждали уже без него. По неофициальной информации, Гринькова, выступавшего за ЦСКА и имевшего воинское звание, предупредили, что если он не уйдет от тренера, то вместо Олимпиады поедет служить в Сибирь.

Станислава Алексеевича не стало спустя десять лет после триумфа его учеников. Жук закончил жизнь на ступеньках станции метро «Аэропорт» в окружении спешащих по делам горожан, которые не подозревали, что в этот момент на их глазах остановилось сердце одного из величайших тренеров в истории. 

Дмитрий ЕФАНОВ

Прямая речь

Ирина РОДНИНА, трехкратная олимпийская чемпионка:

— К Станиславу Алексеевичу всегда испытывала чувство огромной благодарности. Он дал очень многое, практически полностью поменял мое представление о жизни. Научил верить в себя, не сдаваться в любой ситуации. C ним всегда было интересно, он жил любимым делом и заражал энтузиазмом окружающих.

Впрочем, занятия ФК не мешали мальчику гонять мяч с друзьями во дворе (говорят, дело доходило даже до стояния будущего чемпиона в углу – ну, не хотел он быть фигуристом, хотел быть футболистом!).

Вот как, спустя годы, об этом говорит сам Виктор в одном из интервью:

- Как вы попали в фигурное катание - как большинство детей, через группу здоровья?

- Так и есть. Болел часто в детстве, у меня был отит среднего уха, и доктор посоветовал родителям отдать меня в спорт, чтобы я закалился. Я, конечно, как все мальчишки, любил гонять мяч во дворе. Но меня записали в школу фигурного катания, и тогда это считалось престижно. Все смотрели телевизор, гремели фамилии звезд фигурного катания. Поначалу ходил без особого энтузиазма, но потом научился стоять на коньках, и пошло-поехало…

И то правда... ведь неизвестно, получился бы из Виктора Петренко знаменитый футболист, а к ФК талант у него оказался настоящий.

Петренко является воспитанником одесской школы фигурного катания, в которой также тренировались олимпийская чемпионка 1994 года Оксана Баюл, олимпийские чемпионы 1994 и 1998 годов в танцах на льду Оксана Грищук и Евгений Платов, а также другие фигуристы.

В 10 лет мальчика приметила Галина Змиевская, тогда еще молодой тренер. В тандеме с Валентином Николаевым она взялась тренировать Виктора и его младшего брата Владимира.

Позже Виктор Петренко скажет такие благодарные слова в адрес своей неизменной наставницы:

— Я благодарен своему тренеру Галине Змиевской, которая меня воспитала, — я у нее с десяти лет. Она меня приобщила к спорту и научила, как быть сильным и не останавливаться перед трудностями, даже если жизнь ставит тебя на колени. Всегда нужно подниматься и идти дальше.

Его работа с тренером Галиной Змиевской была очень плодотворной и насыщенной.

В 11 лет Виктор сделал первый тройной прыжок.

А уже в 1983 году спортсмен стал чемпионом СССР среди юниоров.

В 1984 - в возрасте 14 лет – выиграл Чемпионат Мира среди юниоров в Саппоро и забронировал себе на будущий сезон место в национальной сборной СССР.

И несмотря на совсем юный возраст, уже тогда он учился покорять публику и изобретал фирменные фишки, в частности, потрясающей красоты вращение в заклоне.

В то же время, его техника продолжала постоянно улучшаться, и на Skate America-1985 Петренко исполнил свой первый тройной аксель, прыжок, который в будущем станет его любимым тройным.

В следующем году снова принимает участие в турнире Skate America-1986 и поднимается уже на вторую ступеньку пъедестала.

В 1986 году Виктор Петренко занимает 2 место на взрослом чемпионате СССР и попадает в сборную страны.

А в 1987 уже отправляется на Чемпионат Европы... начиналась серьёзная борьба.

Вот что говорит в интервью о периоде своего юниорского восхождения сам Виктор Петренко:

- К Галине Змиевской вы попали в 10-летнем возрасте, а в 18 лет уже выступали на Олимпийских играх. В какой момент произошел такой резкий скачок?

- То, что все серьезно, я понял на юношеском чемпионате мира в Саппоро в 1984 году, где выиграл золотую медаль. После этого осознал, что с фигурным катанием будет связана моя жизнь. Надо отметить, что у нас была очень хорошая, сильная группа. В ней выступали мои друзья-соперники – Вячеслав Загороднюк, мой брат Вова Петренко, Василий Еременко, другие отличные фигуристы. Когда ты выходишь на тренировку, и рядом катаются такие соперники – это подстегивает. И я этим ребятам очень благодарен, потому что у нас каждая тренировка превращалась в мини-состязание. И мы приходили туда с большим энтузиазмом и желанием.

ВРЕМЯ ВЫСОКИХ ПЪЕДЕСТАЛОВ

Звездный час Виктора Петренко настал в 1988-м году, когда 18-летний одессит дебютировал на Олимпиаде в Калгари.

Весь мир тогда, затаив дыхание, наблюдал за «Битвой Брайанов» - Орсера и Бойтано. Однако это вовсе не означало, что прочие спортсмены готовы так просто удовольствоваться бронзой. Делегация СССР была достаточно сильной, ее лидер, Александр Фадеев, выиграл Чемпионат Мира-1985 и имел в послужном списке победы над обоими фаворитами Олимпиады.

Виктор ехал третьим номером сборной с целью попасть в топ-6. Однако весь расклад изменила короткая программа. Оба более опытных и титулованных старших товарища допустили серьезные ошибки, а вот Петренко выдержал и давление, и напряжение, справился с нервами и откатал чисто – сначала КП, потом ПП. Правда, чтобы одолеть Орсера и Бойтано этого не хватило, зато хватило на то, чтобы оставить позади всех остальных.

И снова прямая речь: воспоминания Виктора о Калгари...

- На Олимпиаде 1988 года в Калгари, куда вы попали в 18-летнем возрасте, чувствовали ответственность, или это что-то было нереальное?

- Ответственность чувствуется всегда, тем более к тому моменту я уже четыре года выступал на чемпионатах Европы, мира, то есть на очень серьезных соревнованиях. Попасть в команду было очень нелегко, шло серьезное соперничество, поэтому я очень гордился тем, что завоевал путевку на Олимпийские игры. Но с другой стороны, для меня, конечно, Олимпиада стала в таком возрасте чем-то запредельным. Это был такой праздник спорта! Олимпийские игры нельзя сравнить ни с одними соревнованиями. Огромное количество спортсменов, атмосфера… Каждый день вокруг победы и поражения, радость и слезы. Спорт в том виде, в котором мы его любим.

- В Канаду в тот момент впервые попали?

- Уже ездил на соревнования – на турнире "Скейт Канада" выступал. Так что Канада сама по себе меня уже не удивила. А вот атмосфера первых в жизни Олимпийских игр запала в душу навсегда. Находишься в олимпийской деревне с теми людьми, которых ты боготворишь, для меня это были Слава Фетисов, Игорь Ларионов. До этого я их видел только по телевизору, а тут они сидят рядом в столовой, хлопают по плечу – ну, как дела, как прошла тренировка? Для 18-летнего парня увидеть рядом кумиров – это было просто непередаваемо.

- На той Олимпиаде все внимание было приковано к дуэли Брайана Орсера и Брайана Бойтано. А вы надеялись стать призером?

- Я планировал войти в шестерку. Основная ответственность возлагалась на Сашу Фадеева и Вову Котина. А я был дебютант, мне просто нужно было научиться выступать, пройти через Олимпиаду. Но так получилось, что образовалась некая брешь, Саша допустил ошибку, Вова тоже не совсем чисто откатал короткую программу, а я "выстрелил", подобрался близко к лидерам. То же самое получилось и в произвольной программе.

- Смотрел на видео вашу произвольную программу "Дон Кихот", которую вы исполняли в Калгари. Такое впечатление, что вы катались настолько легко, будто не чувствовали никакого волнения.

- Это внешний эффект. И меня так учили, и я своих спортсменов учу: ты никогда не должен показывать, что тебе тяжело. Потому что зритель пришел смотреть на твое красивое катание, а не на мучение. Хотя, конечно, когда у тебя все складывается, легче выглядеть красиво и элегантно.

- То, что рядом катались Орсер и Бойтано, вас не напрягало – наверняка же это были кумиры.

- Естественно, это серьезные фигуристы и в техническом, и в артистическом плане. У них многому можно было поучиться – и я смотрел на них и учился. Приблизиться к ним на тот момент уже было непостижимым.

- Реально тогда было с ними пообщаться?

- Я тогда не настолько хорошо владел английским языком, но они были очень открытые ребята. До сих пор мы встречаемся, общаемся, вспоминаем то, что было раньше. Мы вместе прошли массу турниров, постоянно варились в одной каше – Олимпиада не была единственным соревнованием.

После ОИ-1988 Виктор подтвердил серьезность своих намерений, выиграв бронзовую медаль на Чемпионате мира -1988.

А после того, как Брайаны ушли в профессионалы, вдруг неожиданно для самого себя оказался номинальным лидером нового сезона.

Однако, в реальности все оказалось куда сложнее: всего за сезон потрясающе прогрессировал канадец Курт Браунинг и на четыре новых года на льду развернулось новое противостояние. Браунинг впервые в истории ФК сделал четверной прыжок на соревнованиях.

Работал над этим и Петренко, но получил во время тренировки именно этого прыжка очень тяжелую травму, из-за которой несколько месяцев не выходил на лед. Как результат, на ЧМ-1989 он приехал откровенно не готовым и занял только шестое место. А выиграл тот турнир Браунинг.

В новом сезоне пришлось начинать все с начала.
Впервые Петренко поднимается на первую ступеньку крупного турнира, выиграв Чемпионат Европы-1990.
На Чемпионате Мира- 1990 он становится вторым, а первым – снова Браунинг.

Ситуация повторилась и на ЧМ-1991. Оба раза Виктор откатывал блистательную КП, однако проигрывал Курту произвольную.

Но настоящее испытание было впереди.

ТРИУМФ

Начало олимпийского сезона было подобно ночному кошмару: из-за проблем с ботинками несколько месяцев он не мог выступать на достойном уровне и не смог вкатать новую произвольную на музыку из мюзикла «Шахматы», так что уже третий год подряд пришлось выступать со старой произвольной. 

До самого Чемпионата Европы Виктор Петренко не принял участия ни в одном серьезном турнире, с трудом прошел в соборную.

На эти проблемы наложились и известные исторические события – после распада СССР на Олимпиаду приехала сборная Содружества Независимых Государств.

Виктор даже не мог предвидеть, какой успех его ждёт на ОИ в Альбервилле, он, как и раньше, блестяще откатал свою короткую программу.

На исполнение произвольной программы Петренко вынужденно вышел на лед в ботинках из разных пар: в новом – на левой ноги, и в старом – на правой. В своем прокате произвольной он не показал всего, что мог, допускал ошибки.

Но он выиграл Олимпийские Игры – хотя, стоя на пьедестале, казался скорее озадаченным, чем счастливым.

А буквально через месяц после ОИ Виктор Петренко уверенно выиграл Чемпионат Мира, наконец-то одержав победу над Куртом Браунингом.

Свою олимпийскую произвольную программу, Виктор блестяще откатал на ЧМ-1992 - «“Raymund” by Thomas, Waltz by Chopin, “Sicilian Vesper” by Verdi»

А вот как говорит о своих переживаниях и впечатлениях того времени сам победитель Олимпиады в Альбервилле:

- Вторая ваша Олимпиада в 1992 году в Альбервиле немножко странная в том смысле, что вы там выступали уже не за Советский Союз, но еще не за Украину.

- Это был переходный период, да. Но мы все равно выступали одной командой. То разделение, которое произошло, на нашем командном духе никак не отразилось. Мы точно так же болели друг за друга, переживали. Столько лет с ребятами вместе провели, столько испытаний прошли, сборы, соревнования… Даже вопросов не было на эту тему.

- Как спортсмену было легче на второй Олимпиаде?

- Думаю, что было немного сложнее. В психологическом плане. Больше ответственности. И фаворитом я точно не был. Среди возможных чемпионов называли Курта Браунинга, Петра Барну, Кристофера Боумэна… Сильные были ребята. Но и я уже был опытнее – знал, как и что происходит. Выступил. И вытащил свой счастливый билет, если так можно сказать.

- Идеально откататься не удалось?

- Я очень хорошо сделал короткую программу. А в произвольной допустил ошибки, и дальше решали судьи. Когда я ушел со льда, еще предстояло выступить Браунингу, другим фигуристам. Я ушел в раздевалку и там ждал, чем все закончится. И потом, помню, туда вбежал Боумэн и начал меня поздравлять: мол, парень, ты выиграл! Сначала, конечно, не понял, что произошло. Ощущение победы пришло позже. А в тот момент одна только мысль была – неужели?

- Кто как катался, смотрели?

- Нет. Вспомнил в тот момент Калгари, там я выступал последним в разминке, и мне запомнилось, что Бойтано демонстративно надел наушники и ушел. Решил поступить так же, как олимпийский чемпион.

После ОИ-1992 Виктор принял решение об уходе из любительского спорта.

Первый год в профессиональном ФК оказался нелегким: он словно искал себя, пробовал разные программы, блестящие выступления чередовались с провалами. Он просто не мог поймать свою нужную волну.

И когда ISU разрешили профессионалам снова вернуться в «любители» и принять участие в новой Олимпиаде – он вернулся.

Несколько слов по этому поводу из интервью Виктора Петренко:

- Через два года Вы вернулись после того, как профессиональным спортсменам разрешили выступать на Олимпийских играх…

- Да, причем решил вернуться сразу, без всяких сомнений. Прокатавшись год в профессионалах, понял, что еще не сказал своего последнего слова. Да и просто хотелось выступать, снова испытывать выброс адреналина. Чувствовал, что могу бороться и побеждать ребят, которые после Альбервиля остались в любителях.

- Что было главное, чему вы научились, выступая в профессиональном спорте?

- Представлять себя на льду. Работать с публикой, выходить на лед не зеленого цвета, а уверенно и красиво. Это всегда ценилось и сейчас ценится – когда спортсмен умеет себя правильно преподнести.

Возвращение Виктора выпало на сложное время – и в спорте, и в политике. Украина могла послать на крупные турниры только одного одиночника, поэтому вернувшийся чемпион разделил турниры со своим старым товарищем по тренировкам, Вячеславом Загороднюком: Виктор отправился на Чемпионат Европы и Олимпиаду, а Вячеслав – на Чемпионат Мира.

Петренко выиграл Skate America и Nations Cup, а затем – уверенно выиграл и Европу. Несмотря на почти двухгодичное отсутствие, он оставался «в обойме».

Дальше была Олимпиада в Лиллехаммере.

Но на ОИ-1994 в Лиллехаммере Виктора подстерегла еще одна неудача: после инцидента, произошедшего с фигуристом, который должен был выступать перед ним, на льду остались неприбранные металлические фрагменты. Один из них попал под конек украинца – и стоил ему прыжка, а в итоге – отбросил далеко от пьедестала.

Шансов на медаль уже не было, но, похоже, именно это и сняло с плеч Петренко груз ожиданий. И он откатал, возможно, свою лучшую произвольную программу в карьере, взлетев на четвертое итоговое место (при старой системе судейства это было очень сложно).

Для Виктора Петренка ОИ-1994 - особая тема:

- В Лиллехаммере вам, к сожалению, не удалось откататься так, как хотелось бы.

- В любом случае это был хороший опыт. Я ни капельки не жалею, что вернулся, потому что я выступил на трех Олимпиадах. Если бы не вернулся, то наверняка корил бы себя за то, что была возможность, а я ей не воспользовался. А что касается Лиллехаммера… За весь тот сезон у меня был всего лишь один несчастливый день. И это был день короткой программы, 17 февраля 1994 года. За три недели до этого я чисто исполнил эту программу на чемпионате Европы, получил там оценки 5,9 и 6,0. Но лед скользкий, что тут еще скажешь.

- Стечение обстоятельств?

- Получилось так, что передо мной выступал эстонский фигурист, и у него посыпались шурупы из конька. А я в этот момент готовился к выходу на лед. У каждого спортсмена своя методика, своя моторика. Я четко знал до минуты, до секунды, что и когда мне надо сделать. Когда выйти в зал, когда начать привыкать к свету – и так далее. Вот я и готовлюсь по своей моторике, и вдруг ко мне подбегает тренер и говорит: эстонцу разрешили починить коньки и выступить потом, а тебе надо выходить прямо сейчас. Давай, быстрее, беги. Я не сразу понял – что, куда, зачем бежать?.. Вышел на лед раньше, задергался, поехал смотреть, не осталось ли шурупов на льду. А время-то, за которое надо начать программу, идет, меня уже вызвали… Показалось, что успокоился, но увы – не сложилось. Такое произошло со мной впервые, и, наверное, если бы все это случилось на чемпионате Одесской области, то я бы так не разволновался. Но на Олимпийских играх реакция оказалась совсем иной. Я анализировал эту ситуацию много лет и пришел к выводу, что причиной моей неудачи стал именно этот сбой в моторике подготовки. Впрочем, я хорошо откатал произвольную программу, стал единственным, кому поставили оценку 6,0. Так что было некоторое утешение. Наверное, это испытание мне было послано судьбой. И я считаю, что достойно через него прошел.

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ЛЁД

Второе возвращение в профессионалы прошло уже в новой атмосфере: начиная с сезона 1994/1995 Виктор Петренко закрепился в ранге одного из самых популярных и успешных профессионалов.

Из интервью Виктора Петренко:

- Вы долгое время выступали в профессиональных чемпионатах мира с яркими номерами – одна ваша программа с куклой чего стоит. Почему, как считаете, идея заглохла, ведь эти турниры пользовались популярностью?

- Безусловно, это были очень интересные чемпионаты, и одна из дисциплин называлась шоу-программа, мы соревновались между собой, кто что выдумает. Технические элементы не считались основными, больше ценились интересные задумки. Соревнования проходили в Америке, полные залы собирались, приходили люди во фраках, в вечерних платьях. Катались фигуристы с именами… Чтобы соответствовать им, надо было придумывать что-то неординарное, и мы с тренером, с моей женой Ниной придумывали – приглашали хореографов с Бродвея, старались сделать нечто необычное. Но, к сожалению, это закончилось, сложно сказать, по каким причинам. Наверное, из-за каких-то бизнес-решений.

- Те телевизионные шоу, которые сейчас очень популярны в России, можно считать каким-то аналогом профессиональных чемпионатов?

- В некоторой степени да. Хотя здесь накатывают артистов, а там люди показывали свои профессиональные навыки. Тем не менее, нынешний формат телешоу я тоже считаю интересным.

СПОРТИВНАЯ СЕМЬЯ

У Виктора Петренко чудесная семья. Его жена - дочь Галины Змиевской - Нина. Они воспитывают милую дочь - Викторию.

На фото ниже - воспитанник Галины Змиевской - американский фигурист Джонни Вейр с тренером и супружеской четой Петренко.

Виктор Петренко с дочерью Викторией на ледовой арене.

И снова с любимой дочей-красавицей - продолжательницей папиных традиций - но уже на льду. Совместная творческая работа.

НА ТРЕНЕРСКОМ МОСТИКЕ

Виктор Петренко становится одним из технических контролеров ISU и судьей.

Также пробует себя в тренерстве, помогая своей наставнице Галине Змиевской с подготовкой американского одиночника Джонни Вейра.

А позже начинает самостоятельную профессиональную тренерскую деятельность и очень часто в тандеме со своей супругой - хореографом Ниной Петренко.

Сочи (20 февраля 2014). Виктор Петренко приехал вместе со своим воспитанником - чешским фигуристом Михалом Бржезиной. 

И в заключение ещё несколько фрагментов из интервью Виктора Петренко:

- Вы согласны, что именно вы являетесь первым отечественным олимпийским чемпионом?

- Не то что согласен - это действительно так. Хотя я вырос в Советском Союзе, я воспитанник школы фигурного катания, которая была создана во времена Советского Союза. Я продукт этой системы. Была заложена серьезная база, и я первый фигурист, который добился такого результата. За мной пошли другие талантливые ребята - Леша Урманов, Илья Кулик, Леша Ягудин, Женя Плющенко. Но база у нас одна, советская. Ленинград, Москва, Одесса - это центры отечественного фигурного катания, в которых мы и выросли.

- Виктор, хотелось бы задать несколько вопросов о ситуации в украинском фигурном катании. Обстановка весьма нерадостная, перспективы просматриваются?

-У нас очень мало настоящих тренировочных катков. В четырех областях Украины по традиции жизнь с фигурным катанием еще теплится: в Киеве, Харькове, Днепропетровске и Одессе. Это необходимо в первую очередь. Кроме того, нужно набирать группы, проводить селекцию, работать с детьми, молодежью, отбирать... Этим тоже некому заниматься, потому что очень мало хороших тренеров, и при таком финансировании их невозможно привлечь. Но, вы знаете, я всегда был оптимистом. Я только так смотрю на вещи, поэтому уверен, что ситуация наладится. Не сразу. Но фигурное катание - настолько прекрасный вид спорта, что его просто не могут забыть. И сейчас интерес к нему снова возвращается, многие люди хотят своих детей отдавать в секции.

-Это замечательно.- Спасибо за беседу! С вами было очень приятно общаться! Всего наилучшего вам, вашей семье!

- И вам спасибо. Передавайте огромный привет от меня всем поклонникам этого спорта. И - знаете, как Остап Бендер говорил? Перефразируя его: "Все на фигурное катание!" (смеется).

Вот такая история из спортивной жизни Виктора Петренко, которая ещё весьма далека от своего финала.

Виктору Петренко - всего 45... У него множество планов и надежд. А его юные воспитанники - амбициозны и талантливы. И у них ещё всё впереди... Удачи им!

Автор Luchia-Maria

Он родился 20 апреля 1949 года в г. Хэмилтоне, провинция Онтарио (Канада). Фигурным катанием начал заниматься в 7 лет, но его мать, авторитарная и властная женщина, с которой у Толлера всегда были непростые отношения, не одобряла занятий сына.

ЧМ 1973 года

Его первым тренером стала Ева Вэсак, с которой он работал в течение 8 лет. Параллельно со спортом Толлер еще в школе увлекся живописью и, окончив ее, поступил в школу изящных искусств в Монреале. По окончании трех курсов Толлер достиг в живописи таких больших успехов, что один из его учителей заявил, что ему больше нечему учить столь одаренного ученика. С тех пор Крэнстон смог сам обеспечивать свои занятия ФК.

Настоящие успехи в спорте пришли к нему, когда он стал тренироваться у Эллен Бурки, матери чемпионки мира 1965 года Петры Бурки. Он стал чемпионом Канады в 1971 году и никому не уступал этого звания вплоть до 1976 года.На ОИ 1972 года он неудачно выступил в "школе", где он, впрочем, никогда не блистал, но превосходно исполненная произвольная программа вывела его на 5 место. Он был лучшим в произвольном катании и на ЧМ 1972 года, заняв в итоге 5 место.

С Сергеем Четверухиным на ЧМ 1973 года

Самыми весомыми достижениями Крэнстона были "бронза" на ЧМ 1974 г. и "бронза" на ОИ 1976 г. Кроме того, он выигрывал малые золотые медали за произвольное катание в 1974-75 гг.

Известный спортивный журналист С.Токарев писал о Толлере: «Его называют разноцветной райской птичкой — мне не нравится это определение, в котором есть некий инфантилизм, нет силы и мужества, присущих спортивному таланту Крэнстона. И если рядового человека с трибуны восхищает актерское мастерство Крэнстона, то спортсмены изумлены основой этого мастерства — в высшей степени оттренированной непринужденностью владения телом и коньком» (С.Токарев, «Крэнстон танцует», журнал «Ровесник», 1974 г.).

Нельзя не отметить, что при отсутствии высших титулов, Толлер является одним из самых ярких фигуристов за всю историю ФК. Его необыкновенная пластика, поистине революционная хореография, своеобразная техника прыжков и невиданные доселе вращения подняли мужское одиночное катание на новый уровень. Без Крэнстона не были бы возможны многие великолепные достижения последующих поколений фигуристов.

Вот какими впечатлениями о Толлере делится Т.А.Тарасова: "Как же его любили в нашей стране! Мне кажется, что многих привлекало на трибуны во время соревнований по фигурному катанию, во всяком случае, в дни одиночного турнира мужчин, только выступление Крэнстона. А с каким удовольствием он выходил в показательных выступлениях! Развевающиеся волосы, одухотворенное лицо — похоже, он сам не знал, что совершит на льду в следующую минуту. Не переживать за этого безумного, безудержного, мечущегося на площадке человека было невозможно. Он многое умел делать на льду, но еще больше сделать не успевал или срывал. До начала выступления Толлер весь накален до предела, весь в перекрученных нервах. Ни на одном турнире ничего не выигрывал, лишь раз стал третьим в мире. Но забыть Крэнстона невозможно тому, кто хоть раз его видел на льду» (Т.А.Тарасова, "Четыре времени года", М., изд-во "Советская Россия", 1985).

Выступление в профессиональном шоу. 1980-е гг.

После окончания спортивной карьеры Толлер Крэнстон более 20 лет выступал в профессиональных шоу, много раз участвовал в ЧМ среди профессионалов. На его счету ледовые спектакли для ТВ: "Strawberry Ice" (1982), "Dream Weather" (1979), "Magic Planet" (1983). Он выпустил несколько книг, в основном автобиографического толка, и множество раз организовывал выставки собственных работ - картин, несущих на себе яркий отпечаток личности художника.

2000-е гг.

В 2010 году он, продав дом в Торонто, поселился в Мексике, в Сан-Мигель де Альенде, где посвящал свое время в основном занятиям живописью, которая отчасти гротескна и в то же время близка к примитивизму, с ювелирно проработанными деталями полотен, написанных на фантастические, сказочные сюжеты.

Художник ушел, но остается его творчество, воплощенное в картинах, и воспоминания о его неповторимом катании, которое могло затронуть самые глубокие струны в людских душах.

Автор Лариса Мариничева