Но Женя запретил жене выдавать тайны. И Яна хранила молчание. Однако с разрешения тренера Евгения Алексея Мишина создатель костюма, знаменитый кутюрье Валентин Юдашкин согласился в эксклюзивном интервью «Советскому спорту» раскрыть кое-какие секреты.

- Валентин, какой была ваша первая реакция в ответ на это предложение?

- В первую очередь я должен признаться, что я большой поклонник Жени Плющенко. А когда ты уважаешь спортсмена, ты понимаешь и свою ответственность, и его волнение, и его состояние. Для меня Евгений Плющенко – часть и продолжение великой эпохи Родниной, танцевальной пары Навка-Костомаров, которых мы прекрасно помним по Олимпиаде в Турине, которые заставили весь мир смотреть фигурное катание. Но, в отличие от других, давно ушедших легенд, он по-прежнему продолжает кататься!

Меня поражает в нем и другое. Казалось бы, Женя, международная звезда, антология его выступлений – огромнейшая коллекция, у которой нет аналогов, но при этом он скромный очень парень… И Женя, и его тренер, Алексей Мишин – скромные, воспитанные, тонкие и интеллигентные люди. Работать с ними было очень приятно.

Что касается самого костюма, то мы уже достаточно давно, однако очень осторожно обменивались мнениями, идеями, я даже в командировках следил за тем, как происходит отбор в олимпийскую сборную, вы же помните, насколько напряженной была эта тема, я каждый час просматривал новости. Наконец, только 23 января стало известно окончательно, что Женя едет на Олимпиаду и я тут же приступил к работе. Эта весть застала меня в Италии. Эскизы я рисовал в Милане - хвала электронной почте и watsapp, что все можно пересылать в другую страну и утверждать очень быстро.

- Работа шла в экстремальных, воистину олимпийских условиях?

- Я слушал музыку к Жениной короткой программе, воспринимал пожелания Алексея Мишина, а его роль сродни роли театрального режиссера… Стоит заметить, что и Женя, и Мишин – они по натуре своей люди «уводящие», они не позволяют углубляться в сомнения. Я достаточно много вижу людей, обладающих сильным характером, они меня окружают практически ежедневно, но с Женей все совершенно иначе. Это очень редко встречающееся сочетание абсолютно холодного, ледяного ума и горячего сердца. Все внутри, все в себе… А его костюм ни в коем случае не должен стать моим самовыражением – это не показ мод. Есть характер музыки, характер выступления, есть ритмический шаг, музыкальные темпы. И костюм должен помогать, а не отвлекать. Это не костюм не ради костюма.

- Правильно ли я помню, что вы не так уж и часто шили костюмы для фигуристов?

- До Жени я работал с Татьяной Навкой. А мужской костюм для Евгения Плющенко у меня первый.

- Вы готовы описать этот костюм словами?

- Прежде всего он очень строгий. Ничего лишнего. На первом плане в восприятии должна выступать музыка, лицо Плющенко, его руки, его характер… Костюм же как таковой – легкое обрамление его характера. Ничего больше. В нем важна линия, как в балете. Подчеркнуть эмоцию…

- Валентин, Женя мне рассказывал, что он вообще-то очень строго относится к костюмам, у него около пятидесяти забракованных, которые он, тем не менее, хранит в гардеробной на память. Пришлось ли вам выслушать его замечания и в чем они заключались?

- Мы все обсуждали в процессе. Мы шли от музыки, и мне изначально важно было уловить образ. В этом смысле я художник самодостаточный. И либо я вижу так, либо – никак. Была сделана целая коллекция эскизов, которые, возможно пригодятся Жене для других его программ, а именно этот костюм, и Женя увидел его сразу… Он точно совпал с тем, что они изначально хотели увидеть в короткой программе. И затем мы уже просто стали развивать эту тему дальше.

- Костюм шили в вашем Доме моды?

- Нет, мы переключились на Санкт-Петербург, так, чтобы Жене было удобно ездить на примерки, затем по результатам примерок мы вносили коррективы с помощниками, конструкторами, технологами, художниками-декораторами…. Я по-прежнему находился в Милане, поэтому приходилось очень рано вставать из-за разницы во времени с Россией, очень поздно ложиться. Работа продолжалась неделю... Условия были жесткими, но мы не любим жаловаться.

- Почему вам заказали костюм только для короткой программы?

- Она очень эмоциональная, четкая, как вспышка… 

- Кстати, я очень хорошо помню, что вы «одевали» нашу олимпийскую сборную к Олимпиаде в Лилехаммере.

- Да, пусть опыта именно с фигуристами у меня до сей поры было немного, в любом случае, я превосходно понимаю, что такое спорт. Совершенно верно, я создавал костюмы для нашей сборной в Лиллехаммере, когда с финансами все было очень плохо, и в Атланте, когда мы точно также бегали по спонсорам и «пробивали», и, кстати сказать, когда мне предлагали затем поездку на Олимпиаду, я отказывался, предлагая, чтобы вместо меня поехал родственник спортсмена, или врач… Я считал, что есть люди важнее меня, а я вполне могу посмотреть Олимпийские игры по телевидению…

- Но что-то мне подсказывает: в Сочи вы все-таки поедете.

- Да, поскольку, как я уже говорил, Женя – это отдельная личность и, соответственно, особенная тема. Я его выступления жду с таким волнением, какого я не испытывал уже очень давно. Пятого числа я вылетаю в Сочи...

- Игорь, вы тоже скоро присоединитесь к олимпийской сборной и покинете своих музыкантов «Тапёр-шоу»? Они будут репетировать без вас?
- Нет, выступление Кати и Димы я буду, как все, смотреть по телевизору. Мы не виделись, если честно, уже давно ни с Сашей Жулиным, ни с нашей парой. Я даже не знаю, какую из программ они будут катать на Олимпиаде.
- Как такое может быть?
- Александр очень многое менял по ходу подготовки танца «Птицы», с которым ребята стали чемпионами России, но, видно, все время что-то не складывалось. Нужно сказать, что номер «Птицы» первый раз мы с Сашей сделали в 2012 году для шоу «Кубок профессионалов», первый раз эту программу исполнили Оксана Домнина и Алексей Тихонов. Программа пары Екатерина Боброва и Дмитрий Соловьев катается сейчас на другую музыку, но идея танца, драматургия номера, пластика остались прежние. Но не факт, что именно «Птицы» выйдут на олимпийский лед. Я слышал, что идет речь о возвращении к программе прошлого сезона.

Обе программы ставили вы. Может быть, тренер решил, что предыдущая более выигрышная?
- Да, обе программы — мои, мои идеи, и они обе мне и Саше, и фигуристам нравятся. Но я еще раз подчеркну – олимпийский сезон, много волнений и сомнений. Я сделал свою работу хореографа, дальше уже идут вопросы тренера. С Сашей вообще перед Олимпиадой вряд ли удастся пообщаться, представьте себе накал страстей, который присутствует за неделю до старта. Хочется пожелать Саше сделать правильный выбор, и чтобы этот выбор был достойно оценен судьями, чтобы ребята выступили так, как они могут, и стали как минимум призерами. А лучше бы, они повторили успех, как звездная пара Александра Жулина Татьяна Навка — Роман Костомаров на Олимпиаде в 2006 году.
- А как вообще хореограф работает с фигуристами? Вы же не выходите на лед, не показываете, как кататься.
- Придумывается концепция номера, характеры, рисунок, пластическое решение. С Сашей Жулиным у нас вообще не совсем обычный тандем «хореограф-тренер». Я больше работаю с внутренним состоянием фигуристов, с наполненностью эмоцией, которую они должны передать публике. Уже от идеи и чувства идет внешний рисунок. И Саша, выходя на лед, удивительно точно формулирует в движении мои идеи. Мне остается корректировать жесты, делать эмоциональные акценты в том или ином фрагменте программы. У нас сложилось удивительное сотворчество, мне нравится с ним работать и над шоу-программами для всех «Ледниковых периодов», и над программами наших пар.
- Игорь, как вообще хореографы приходят в фигурное катание? Как началось сотрудничество с Александром Жулиным?
- Сначала я пришел в театр. Продюсер «Независимого театрального проекта» Эльшан Мамедов увидел мое шоу в одном из ночных клубов и пригласил меня поставить номера в спектакле «Ladies’ Night». Так я начал работать не с профессиональными танцовщиками, а с драматическими актерами. В первом составе «Ladies’ Night» играл Марат Башаров. И когда Марата пригласили в пару к Татьяне Навке в проекте «Звезды на льду», он позвал меня помочь им сделать номер. Потом были другие номера, и один из них для пары Навка-Костомаров на музыку Майкла Джексона. За моей работай внимательно все время наблюдал Саша Жулин, и предложил мне постоянно работать с ним. Я согласился.

- Вы работаете только с Жулиным?
- В этом сезоне я работал и с Ильей Авербухом. Увидел совершенно иной способ взаимодействия с музыкой, идеей, и тоже интересный. Было предложение и от Татьяны Анатольевны Тарасовой… но я был сконцентрирован на работе с парами Саши Жулина
- Не пришлось пожалеть, что тандем с Тарасовой не состоялся?
- Немного. Время покажет.
- Будем ждать побед ваших подопечных на ледовых аренах! И, конечно, премьер в «Независимом театральном проекте».

Знаменитая теннисистка старалась уверенно держаться перед десятками телекамер, но было видно, насколько эмоциональным стало для нее это событие. Понять Марию можно. Ведь она впервые за долго время вернулась туда, где все когда-то начиналось.

– А вы далеко жили от этого корта? – спросил я Шарапову, когда мы уединились для интервью.

– На маршрутке добиралась примерно за полчаса. Иногда дольше. Все зависело от машин на дороге. Расстояние-то приличное.

– Что почувствовали, когда вновь вошли в двери этого парка и ступили на корт?

– Ох, тяжело это словами описать. Я очень много времени провела на этих кортах. Сначала просто смотрела за тем, как мой папа играет в теннис с отцом Евгения Кафельникова. Потом наблюдала, как тренировались детские группы, и наставники каждый раз давали ребятам новые упражнения. Было жутко интересно! Вот все это и привило мне интерес к теннису. И знаете, самое смешное – в том, что когда я впервые взяла ракетку в руки, именно этого корта, на котором мы сейчас находимся, еще не было. Тогда здесь стояли две стенки. И вот однажды я попросила у кого-то из ребятишек ракетку, взяла пару мячей и начала бить по стене. Так все и началось.

– Насколько я слышал, чуть позже семья Кафельниковых подарила вам ракетку. Это так?

– Да. Она была такой большой для меня, что даже пришлось отпилить половину ручки, чтобы я могла ее удержать (смеется). Интересно, где сейчас эта ракетка? Надо у мамы спросить.

– До нынешнего приезда в Сочи вы когда здесь в последний раз были?

– Примерно год назад – приезжала к родственникам. Тогда олимпийская стройка была в самом разгаре. Практически все тоннели были закрыты, а стадионы еще не готовы. И я немного волновалась: успеют ли все построить?

– И вот теперь вы летели в Сочи. О чем думали?

– Последние три-четыре месяца только и делала, что читала всю прессу о городе и о подготовке к Олимпиаде. Поэтому знала обо всех слухах и вопросах, которые люди поднимали. Но когда прилетела – проехала по Сочи, а потом прибыла в Олимпийский парк… Знаете, словила себя на том, что улыбка все это время не сходила с моего лица. Увидела, что сейчас здесь стало очень красиво, аккуратно и современно.

Стадионы, на которых будут проходить соревнования, расположены достаточно компактно. Уникально и то, что столица зимней Олимпиады расположена на берегу моря. Конечно, купаться сейчас вряд ли кто рискнет, но виды-то какие! А если надоест, то можно сесть в машину или на поезд и буквально через час-полтора кататься со склонов на горных лыжах.

Согласитесь, все это мало где встретишь. Надеюсь, это поймут во всем мире. И мне хочется верить в то, что и всем остальным жителям и гостям Сочи сейчас так же комфортно и уютно, как мне.

– Помимо вашего первого корта, у вас есть любимое место в городе?

– В детстве я много времени проводила в разных санаториях. Все-таки Сочи расположен на берегу Черного моря, и для здоровья подобные вещи не повредят. Еще мама часто водила меня в цирк.

– Вы же и в этот приезд успели сходить в цирк?

– Да, сегодня. Для меня и моих близких было устроено небольшое частное представление. Что больше всего понравилось? Был там один клоун (смеется). А если серьезно, то акробаты – мужчина и три маленькие девушки, показали невероятно красивый номер. Просто молодцы!

И еще о любимых местах в городе. У меня очень много воспоминаний осталось от походов с дедушкой на рынок. Но если, например, кто-то сейчас меня спросит – в какой ресторан в Сочи лучше всего сходить, - не отвечу. Не помню, чтобы мы ели где-то кроме дома. Мы всегда все вместе готовили, как настоящая большая семья.

– Родственников в Сочи у вас по-прежнему много?

– Да. В том числе и бабушка. Надеюсь, мои близкие придут на открытие этих Игр.

– С первым олимпийским соревнованием, на которое пойдете, уже определились?

– Это будет командный турнир в фигурном катании, который стартует уже в четверг.

– Вас не удивило, что интерес к вашей персоне среди репортеров в эти дни не меньше, чем к самой Олимпиаде?

– Он и правда большой. Но все-таки я долго жила в этом городе. Знаете, когда стали поступать различные предложения о приезде в Сочи во время Игр, в том числе и от телекомпании NBC, то мы сразу стали смотреть, не навредит ли это моему графику, а затем с удовольствием согласились.

– С учетом всех рекламных акций и телевизионной работы, график у вас получается ничуть не легче, чем во время теннисных турниров.

– На самом деле это у меня неделя отдыха (смеется). Вот девятого числа вернусь домой – и сразу возобновятся тренировки. Я не могла пропустить эту Олимпиаду. Вернутся в свой город во время Игр – это невероятное ощущение. Вся страна ждала начала этого турнира, и мне хотелось стать частью столь большого праздника.

– А ваш личный тренер Свен Гренефельд не планировал приехать? Глядишь и тренировки бы перенес еще на пару дней.

– Нет, у него свой график. Я приехала в Сочи со своим агентом Максом Айзенбадом. Не знаю, хотел он этого или нет, но у Макса не было особого выбора (смеется). Он здесь впервые, и ему очень понравилось.

– Вы уже отсняли практически все свои сюжеты для телекомпании NBC, на которую работаете на этой Олимпиаде. О чем рассказали американской публике?

– Вчера, например, практически весь день ездили по городу. Были на городском вокзале, здесь, в парке Ривьера, в других местах. Я уже даже забыла (смеется). Плюс рассказала американцам о всех прелестях русской кухни. Точнее так – русской, украинской грузинской – у меня все это было в одном флаконе. Я убедила моих телевизионных коллег попробовать борщ и салатик оливье. В итоге даже сами кое-что приготовили в конце вечера.

– А дома у вас какая кухня преобладает?

– Когда мама готовит, то только русская. Котлеты, пельмени, борщ – все это я очень люблю.

– Теперь вы распробовали телевизионную "кухню" изнутри. И как вам?

– Очень понравилось, я получила новый жизненный опыт. Но в тоже время понимаю, что после своей теннисной карьеры займусь чем-то другим.

– Я знаю, что у вас будет определенная роль и во время церемонии открытия Игр, так что, видимо, посмотреть ее толком вам не удастся. Впрочем, как и полтора года назад, когда вы были знаменосцем российской сборной на Олимпиаде в Лондоне.

– Я кстати, ту церемонию все же целиком посмотрела. Но гораздо позже – на видео. А тогда мы два часа ходили вокруг стадиона и даже понятия не имели о том, что происходит на арене. Странное было ощущение, потому что мне до этого казалось, что мы хотя бы что-то, но увидим (смеется). Не получилось. Посмотрев потом церемонию, я поняла, что мы многое пропустили.

– Собственный выход с флагом вам понравился?

– Он оказался столь коротким... Просто мы так долго готовились, все вокруг меня накручивали и говорили: "Будь аккуратней, флаг очень тяжелый". А в реальности мне дали флаг, который оказался невероятно легким, потом мгновения полетели одно за другим – бах, и все! По домам.

– Разницу между летней и зимней Олимпиадами здес, в Сочи, уже ощутили?

– Очень сложно сравнивать. Все-таки в Лондоне мы даже не жили рядом с Олимпийским стадионом. Играли на кортах Уимблдона и, по большому счету были сами При этом в Сочи я не выступаю, поэтому уловить чисто спортивный дух зимних Игр мне достаточно сложно. Можно По сравнению с остальными спортсменами я реально нахожусь здесь на отдыхе.

– О более привычной вам летней Олимпиаде, которая пройдет через два года в Рио-де-Жанейро, здесь, в Сочи, не задумывались?

– Не торопитесь! Вы сами сказали, что до нее еще два года. Так что скажу честно, о Рио я здесь не думала, но выступить там – это моя мечта.

– А если федерация тенниса России решит провести один из ближайших матчей Кубка федерации в Сочи, приедете в сборную?

– Играю сто процентов! Это даже не обсуждается.

Владас ЛАСИЦКАС

– С Джонни вы общались на русском. Бойко излагает.

– Еще бы – у него же муж из России! Джоник любит нашу страну, язык давно учит. Натура он яркая, творческая. Нравится мне в нем то, что живет, как хочет. Свободен от догм и предрассудков. Сегодня Джоник "в образе". Между прочим, именно он подал мне идею выступить на Олимпиаде в Сочи.

– Как?

– В Японии было шоу. Мы с Гвендалем Пейзера откатались, подходит Джоник: "Ты – богиня!" Он всегда меня так называет. И продолжает: "Ты – красавица! Вам обязательно надо вновь принять участие в Олимпийских играх". Я рассмеялась, а он: "Серьезно! Подумай". Потом Никита завел разговор на эту тему: дескать, домашняя Олимпиада, почему бы не попробовать. В какой-то момент я загорелась. Ваши коллеги писали, что президент французской федерации фигурного катания Дидье Гайаге был настроен скептически. Наоборот! Он был двумя руками "за", до последнего делал все, чтоб мы выступили в Сочи. Но Гвендаль так и не решился.

– Вы обозвали его трусишкой.

– Я любя. Сейчас бессмысленно обсуждать, какое место мы могли бы занять. Но если б не верила в себя и своего партнера – никогда бы не заварила эту кашу. Да и Гвендаль отказался бы сразу, если б считал, что все нереально. А он долго размышлял.

– Пейзера в Сочи. Не слышали от него за эти дни: "Эх, Марина, зря не согласился..."?

– Нет. У Гвендаля со временем туго. Сидит на трибуне, постоянно что-то записывает. Работает для "Евроспорта".

– Илью Авербуха, с которым вы когда-то катались (Анисина и Авербух были двукратными чемпионами мира среди юниоров. – Прим. "СЭ"), вам приятно видеть?

– Почему нет? Но пока не пересекались. Он же комментирует. А в перерыве между командным и личным турниром фигуристов я улетала в Москву.

– Ваше несостоявшееся возвращение на лед Авербух назвал "идиотским пиар-ходом".

– Он это сказал, потому что сам на такой поступок не отважился бы. Когда Авербух говорит, что на Играх в Солт-Лейк-Сити у него отняли золотую медаль, в мире фигурного катания это любому смешно слушать. Да он радоваться должен, что стал серебряным призером! Все могло быть гораздо хуже.

– По жизни вы оказались сильнее?

– Что значит "по жизни"? В спортивной карьере – и конкретно на той Олимпиаде – я была сильнее Авербуха. Вам кто угодно это подтвердит. Правда, не скажу, что сильнее Ильи в чем-то другом. Он успешный бизнесмен, создал грандиозный проект. Это тоже талант и колоссальный труд.

– Авербух обронил в интервью: "У нас с Мариной часто возникали стычки. У нее очень сильный характер, и даже в 16 лет, когда распалась наша пара, она его проявляла".

– Да, с Илюшей много спорили. Каждый тянул одеяло на себя. Впрочем, с Ирой Лобачевой у него разве не было стычек?

* * *

– В итоге на сочинскую Олимпиаду вы приехали консультантом сборной Франции.

– Я и в прошлом году периодически туда летала. Мне предлагали работу главным тренером, но для этого пришлось бы перебираться в Париж насовсем.

– Не готовы?

– Конечно, не готова. Детей можно взять с собой, учились бы во Франции. Но оставить любимого мужа я не могу.

– Джигурда в Париж не хочет?

– Нет. Поэтому я выбрала семью.

– Мы слышали, в Марселе несколько лет назад вас звали на должность директора катка.

– И такое было. Но что уж говорить, если отказалась быть главным тренером сборной Франции. Пока не пришло время. Мне нравится жить в Москве с мужем и детьми, заниматься творчеством. Театр, кино – новый для меня мир. А все, что вокруг фигурного катания, я знаю от и до. Тренером работать смогу всегда.

– Олимпиада скоро завершится. Ваши планы?

– Играть с Никитой в спектакле. Недавно мы вернулись из Лос-Анджелеса, снимались в комедии "Что творят мужчины-2". В декабре премьера.

– Это ваш дебют в кино?

– Да. И сразу – в Голливуде! Масса впечатлений. Очень помогает Никита, у него огромный опыт.

– С голливудскими звездами сталкивались?

– Два раза с Брюсом Уиллисом – причем в разных частях света. Сначала увидела его на вечеринке в Голливуде, затем в парижском ресторане. Мне говорят: "Обернись". Смотрю – опять он!

– Преследует, негодник.

– Едва ли – меня. Сидел с какой-то девицей.

– Вы сказали, муж поддерживал на съемках. Какими словами?

– Я хорошо их запомнила – "Анисина, все мы – боги! Нужно верить! Не забыла французскую поговорку?" Действительно, есть такая: "Люди – боги. Просто не знают об этом". Тут как в спорте. Что главное на Олимпиаде? Верить в себя! Потому что натренированными сюда приезжают все. А чемпионами становятся те, у кого нервы крепче. Вот канадские танцоры выходят на лед – видно, как волнуются. Кататься дома – это и вовсе ужас. От тебя столько ждут! Живешь с мыслью – нельзя допустить ни единой ошибки! Так что помните: все мы боги.

– Еще одна цитата, теперь ваша: "Олимпиада для меня сильнейший стресс. Не могу есть, теряю сон, замыкаюсь в себе, ни с кем не общаюсь, за ночь раз двадцать пять прокатываю в уме программу..." Вы и сегодня считаете, что готовиться так – правильно?

– Начнем с того, что всю карьеру я была на диете. Утром завтракала, пила кофе, а дальше...

– Три яблочка в день, как у Алины Кабаевой перед афинской Олимпиадой?

– На яблоках никогда не сидела. От них просыпается аппетит. После завтрака в течение суток могла вообще не открывать холодильник. Ограничиться кофе с молоком да маленькой шоколадкой. Что касается остального, то у каждого свой подход. Кому-то хочется отвлечься, поболтать. А мне перед стартом была необходима максимальная концентрация. Отстраненность. Целиком уходила в свой мирок.

– Сколько длилось это состояние?

– В 2002-м? Месяц точно. Мы прилетели заранее, чтоб акклиматизироваться. Солт-Лейк-Сити расположен в горах, 1300 метров над уровнем моря. Кататься там тяжело. Один кружок проехали – ног уже не чувствую. Все, думаю, приплыли. Ничего, освоились.

– Гвендаль по характеру другой?

– Абсолютно! Мы даже разминались в противоположных углах. Вот он со всеми должен поздороваться, перекинуться парой фраз, что-то сказать телевидению. Мы на многие вещи смотрели по-разному. Вспоминаю бронзу Нагано. Стоим на пьедестале. Гвендаль сияет. Я удивляюсь: "Что он такой довольный? Всего лишь третье место. О первом надо думать! Впереди столько работы..." Если б не этот настрой, то, возможно, вся наша карьера сложилась бы иначе. Хотя позже поняла, что и Гвендаль прав.

– В чем?

– Я все время неслась вперед. Будущее казалось важнее настоящего. И какие-то моменты не проживала, как должна, не успела им порадоваться. Воспринимала буднично. Как очередную ступеньку к главной цели. А жить нужно здесь и сейчас.

– С годами научились?

– Да. Я стала спокойнее. А тогда сутками пребывала в стрессе. Просыпаешься, тут же бежишь на весы. Если хотя бы 100 грамм не скинула – день насмарку. Прокат программы – событие, главнее которого в мире не существует. Честно говоря, иногда мозги плавились от напряжения. В Солт-Лейк-Сити даже не насладилась атмосферой Олимпиады. Заточенность на результат затмила ощущение праздника. Была словно выжатый лимон. Хотя на пьедестале к горлу подступали слезы. Я вспоминала свой путь, который оказался сложнее, чем у Гвендаля.

– Еще бы!

– В 17 лет одна, в чужой стране... Сколько усилий приложила, чтоб он тоже начал вкалывать.

– Пейзера работать был не приучен?

– Он трудолюбивый, но обстановка расслабляла. Школа, подружки, развлечения. Фигурное катание воспринимал как кружок "Умелые руки". А я объясняла на ломаном английском: это не хобби – работа!

* * *

– Его родители действительно мечтали вас поженить?

– Думаю, они были бы не против. Но у меня таких мыслей никогда не возникало.

– Почему?

– В моей жизни его и так было слишком много. Гвендаль мне как брат. Я очень хорошо его знаю. Он мне понятен. И неинтересен как мужчина. Хотелось чего-то нового, необычного.

– Джигурда этим требованиям соответствует. Каким представляете человека, который ненавидит вашего мужа?

– Его ненавидят две категории людей: либо глупые, либо просто не знающие, о чем говорят. На какие-то поступки Никиту спровоцировали. Какие-то – часть шоу-бизнеса. Сколько вырезается эпизодов из передач, где Джигурда не такой, каким его привыкли видеть!

– Остается лишь эпатаж?

– Разумеется. А Никита – удивительный. Глубокий. Он не то что талантливее всех…

– А что же?!

– Он – гений! Пишет прекрасные стихи! Вы в курсе, что у Никиты – "Золотое перо Руси"?

– Боже. Что это?

– Вот, я же говорила – никто не знает! А у него премия, которую давали Евгению Евтушенко, Римме Казаковой, Михаилу Ножкину. Но такой Джигурда не нужен. И лирика его не нужна, и философия. А у него в "Золотой серии поэзии", где издают Лермонтова и Пушкина, вышли три тома.

– Какие-то его стихи наизусть помните? Хоть четыре строчки?

– Много стихов посвящено мне. Сейчас готовит специальный сборник. Навскидку – вот это:

"Мне не главное завлечь

тебя в постель,

Я хочу сознание твое

Завертеть, как божью карусель,

Чтобы ты познала бытие,

Бытие и духа, и души,

Той души, в которой ты и я

Мы едины и хотим вершить

И Любовь, и Жизнь, и План Огня.

– Когда написал?

– В первые дни знакомства. Никита каждое утро приносил мне по произведению.

– Вы же тренировались.

– В том-то и дело! Это было ледовое шоу на российском канале. Никита ухаживал энергично, но галантно. Деликатно. До него мне вообще никто не посвящал стихов. Это стало такой неожиданностью!

– Нам казалось, вам-то стихи писали постоянно.

– А вот ни разу! Странно, да? Никита мне очень понравился. Всегда мечтала встретить мужчину сильнее себя. При всей энергии он изумительно нежный. Сочетание чувственности и мужской энергии привлекает... Правда, в самый большой тупик меня ставит вопрос, который вы еще не задали.

– Это какой же?

– Часто спрашивают: после какого поступка я поняла, что Никиту люблю. Не знаю! Он… Чайка по имени Джонатан. Он – Сальвадор Дали. В которого тоже тыкали пальцем, а потом признали гением. Мой муж опережает время!

– Бывало, что его стихи вам не нравились?

– Это отдельная история. Мы тренировались, и относилась я к этому как олимпийская чемпионка. Очень серьезно. А он перед утренней тренировкой приносит и приносит. Еще и сам читает. Но по моим тогдашним понятиям нельзя было терять ни минуты – пока мы здесь "ля-ля", другие пашут. Он декламирует о любви – я отвечаю: "Трындеть – не мешки ворочить. Пошли на лед, после поговорим".

– А он?

– Потом мне рассказал – был в полном шоке! "Ничего на Анисину не действовало!" Ребята, что-то я мысль потеряла…

– Про стихи.

– Точно. Вот такого, чтоб мне не понравились стихи мужа, – нет, не было. У него и слог необычный, и философский смысл. Я по жизни не воспринимаю мат.

– А у Джигурды матерного с перебором.

– В обморок от слова "задница" я не падаю. А когда Никита выпускал сборник и мне зачитывал стихи с матом, я задумалась: смысл-то глубокий!

– Полагаете?

– Там же не мат ради мата. И никого он не оскорбляет... Никита прочел огромное количество литературы. У меня такого багажа, естественно, нет. Дает мне книжки – читай!

– Например?

– Понравился Вербер. Пелевин. Виктор Ерофеев. И еще Шаттам.

– Это что за фрукт?

– Вы не читали – "Лабиринты хаоса"?! Клевая книжка, прочтите обязательно!

– Выступление мужа на Красной площади одобрили?

– Я как раз была во Франции. Никита потом сказал: "Анисина, если б ты оставалась в Москве, ничего бы не сняли". В некоторых ситуациях его сдерживаю. Позже с этой песней мы вместе поучаствовали в новогоднем представлении на Красной площади. Никита пел, я каталась на коньках. Хоть лед был ужасный, весь в снегу.

– Не каждый спляшет на Красной площади. Могли и посадить.

– Прям уж посадить?

– 15 суток выписать – за милую душу.

– А что особенного он сделал? Ну, плясал, веселился. Никому не мешал. Чемодан Lui Vitton раскладывать на Красной площади можно, за это не посадят, а танцевать – нельзя?

– Хоть детей с собой не брал.

– А вот и брал. Мик-Анджели был рядом.

– Как дома сына называете?

– Так и называем – Мик-Анджели. Есть третье имя – Крист. Он же родился во Франции. Первые документы детям давались французские.

– "Крист" – от слова Христос?

– Конечно. Он появился на свет 7 января.

– Были другие варианты имени?

– Никите очень хотелось назвать ребенка Микаэль. Еще была в положении, звали его – Мика, Мика. Но тут мама воспротивилась: "Будет Микаэль – сидеть с ним не стану. Что за имя? Нельзя найти поприличнее?!" Полезли мы в календарь, смотрю: январь. Анжель. Ангел. И понравилось! Никита, правда, настоял: раз уж он знает "Мика", пусть имя будет двойное.

– У дочки тоже заковыристое.

– Эва-Влада. Мне давно нравилось имя Эва, а Никита добавил – Влада. Сыну пять лет, дочка на год младше.

– Запись собственных родов пересматриваете?

– Периодически натыкаюсь в интернете. Это как фотографии в семейном альбоме.

– Что хотите сказать тем, кто восклицал: "Как так можно?"

– Что можно-то – я не понимаю? Просто сознание у людей закрытое и душевно не расширенное. На самом деле никто не пел во время родов. Могли бы допереть головой, что все это – монтаж. Обычный клип. Музыку наложили после. Если б не было в кадре ног – никакого фурора не случилось. А так – народ смотрит и осуждает. Что осуждать? Песня – хорошая. Рождение жизни – вообще прекрасно. Знали б вы, сколько после клипа выложили в интернете пособий по родам. Раньше их не найти было! Может, возмутило присутствие Никиты на родах?

– Не исключено.

– Но во Франции разрешают брать одного человека. Зовите хоть маму, хоть соседа. Обычно приглашают мужа. Нормальные люди и отнеслись нормально. Специально что-то снимать мы не собирались. Поэтому запись на телефон, а не на профессиональную камеру. Мы поделились радостью!

* * *

– Есть ответ на вопрос, почему ваши родители Джигурду не приняли?

– Мама уже приняла. Все лето провела с нами в Греции, возилась с внуками. И в Москву к нам приезжала. Я объясню, почему поначалу были проблемы. Жила она во Франции, судила о Никите лишь по тому, что читала в интернете. Представляете, какие выводы можно сделать?

– Легко.

– Там же сплошная чепуха! А переубедить маму трудно. Хоть сам Никита приложил много усилий. Все время мне говорил: "Позвони!"

– Иначе бы вы звонить не стали?

– Нет. Я тоже с характером. Не люблю первой делать шаги. А мама, мне кажется, была не очень права. Однажды сложилась ситуация: меня позвали во Францию тренировать сборную, у Никиты гастроли, мы на Крите, вторую няню быстро не наймешь. Говорю мужу: "У меня бредовая идея. Может, маму попросить? Ей же интересно с внуками пообщаться". – "Почему бредовая? Супер! Конечно, звони!"

– И что мама?

– Сперва отказывалась: "Ой, нет, не смогу!" Но я была готова. Ты, говорю, сегодня подумай, а завтра скажешь. И она согласилась. Внуков обожает, мечтает, чтоб приехали во Францию. В Москве, считает, жить невыносимо.

– Вы наверняка прислушиваетесь к беседам мамы с Никитой. Они по-прежнему холодны?

– Да нет, какой "холод"… Поспорить могут, но все мирно. Уже не читает интернет: "Анисина – очередная пассия Джигурды, потусуются и разбегутся. У него в каждом городе по невесте…" Вы же знаете.

– Предполагаем.

– А Никита – совершенно другой человек. С бывшими своими женщинами жил по 12 лет.

– Отец и брат как с вами не общались, так и не общаются. Почему?

– Не знаю! Прежде, до моего замужества, с отцом виделись редко, но хоть разговаривали. Потом он все прекратил.

– Не объяснившись?

– Нет.

– Он трубку не берет?

– Думаете, я ему названиваю? Набрала однажды, поздравить с 60-летием. И то Никита настоял: "Позвони, все-таки дата".

– Отец не был рад?

– Нет. Разговор получился такой, что второй попытки не хочется. Правда, мне кажется, что он не общается не по своей воле.

– Ветер дует со стороны новой жены?

– Думаю, да. Стоит это писать?

– Конечно, Марина.

– Летом мама мне говорила – дети должны знать, что у них есть дед. А я об этом даже не задумываюсь.

– Значит, даже мама пытается сгладить ситуацию?

– Вот уж нет. У мамы тоже характер будь здоров. Мы все такие!

– А Миша?

– С Мишей та же история. Наверное, у них какая-то своя теория. Когда мы общались с отцом, Миша был совсем ребенок. Повзрослел – и от близости остались воспоминания. Последний раз видела брата, когда приезжала на проект. Значит, в июле 2007-го.

– У него нынче не лучший период…

– Никите прислали в твиттер ссылку на видео о похождениях Миши. Мы полезли в интернет, посмотрели.

– Может, сейчас тот самый момент, когда брата поддержать и выправить отношения?

– Я думаю, там есть кому поддержать. У нас разные мамы. И мы с Мишей совершенно разные. Если б жили в Москве, регулярно виделись, может, какие-то отношения и сложились бы. А так – ничего.

– Слышали, как брат пел на рижском матче звезд?

– Вы про Solo Mia? Здорово! Он с детства любит караоке. А папа поет еще лучше, он и в хоре был, пока голос не начал ломаться. У него прозвище было Робертино Лоретти. Тоже налегал на итальянскую тему.

– Вам голос передался?

– Не в таком объеме. Мы с Никитой записали совместный альбом, несколько песен на его стихи. Называется "Зеленоглазая богиня". Альбом некоммерческий, тираж маленький.

– Как вам собственное исполнение?

– Нет чего-то большого в вокальном смысле, но есть душа, которая поет. И смысл в песнях.

– Вашу семью сложно представить в обычной жизни. Вы у плиты, Никита в тапочках с газетой…

– Он обожает читать газеты – меня просит вот такие кипы покупать!

– Спортивные тоже?

– Меньше. Хотя спортом интересуется, Олимпиаду смотрит во все глаза. Футболом занимался. А если идет бокс – все в доме замирает.

– Джигурда производит впечатление невероятно могучего мужика. На ваших глазах пускал кулаки в ход?

– Нет. Зато регулярно вижу, как Никита плачет! Он очень ранимый. Ему достаточно увидеть сюжет про несчастных детей.

– Ваши слезы он видел?

– Я редко плачу. Не помню, что было поводом, но, когда впервые разревелась, Никита поразился: "Анисина, неужели я вижу это?!" Помолчал и добавил: "Мне нравится. Ты женственная, когда плачешь".

– Кто сегодня в семье зарабатывает больше?

– Никита. У него концерты. Выступает в ночных клубах с молодежной программой.

– Умеет взять публику – чтоб та замерла, перестала жевать?

– Вы бы видели, как он это делает! Брат его говорит: Никита может так прочитать телефонную книгу, что все заслушаются. Это правда! С Никитой на улицу сложно выйти, сразу толпа вокруг. Молодежь его любит.

– Странно, что он одобряет ваши рассказы о прошлых отношениях. Не всякому мужчине такое понравится.

– Он и сам мне многое рассказывал. Секретов друг от друга нет. А к чему вы спрашиваете?

– Просто в Сочи один из ваших прежних ухажеров, князь Монако Альбер II.

– Что приехал – знаю, по телевизору говорили постоянно. Но мы не встречались.

* * *

– Вы объездили весь мир. Самая экзотическая точка?

– Северная Корея. Первый раз с Авербухом месяц провели там на сборах. Нас катали на поезде, возили на Желтое море. Я купила себе бирюзовый зонтик-автомат. В Советском Союзе, который еще не успел развалиться, это был шик. Спустя годы уже с Гвендалем дважды прилетали в Пхеньян на шоу. Вот тогда натерпелась страху.

– Что случилось?

– В лифте застряла. Корейцы же на всем экономят. Это был февраль, кроме нас, в гостинице никто не жил, и время от времени там электричество отключали. Утром спускаюсь на лифте – вырубают свет. Я зависаю между этажами. Темень, возле кнопок загадочные иероглифы. Мобильника нет, потому что у иностранцев все телефоны и компьютеры отбирают на границе. Что делать?

– Гвендаль, не обнаружив вас, забил тревогу?

– Нет. Слава богу, дали свет минут через десять. Но они мне показались вечностью.

– А в Бейруте вам как жилось?

– Отлично! В августе 2009-го приехали туда на гастроли с ледовым спектаклем "MAMMA MIA!". В Ливане тогда было спокойно. Разве что иногда на улице попадались люди с автоматами. Меня, сына, Никиту и его маму поселили в чудесном отеле на берегу моря. Но жара была такая, что вода прогревалась, как суп. Неприятно заходить, хотя обожаю плавать. Бейрут – город тусовочный. Шум, гам, танцы. Кстати, во Франции полно ресторанов ливанской кухни.

– В чем вы сегодня настоящая француженка?

– Люблю утром свежую выпечку, круассаны. Люблю, извините за выражение, вонючий сыр. И французское вино. Особенно Помероль.

– В Москве оно продается?

– В Москве можно купить все – вопрос в цене и качестве. К сожалению, французское вино по вкусу отличается. Может, из-за транспортировки что-то добавляют?

– Французы и впрямь настолько прижимистые, как говорят?

– Конечно! Они очень расчетливые.

– В вас это не проникло?

– Нет. Я, как все русские, могу погулять на последние деньги, купить модную сумочку или платье. Французы дорогую одежду не покупают. При этом они не завидуют тем, у кого крутая машина или яхта. Завидуют французы только успеху.

– У вас во Франции дом?

– Да, в Биаррице. Там мама живет. Да и в Париж мы с Никитой часто приезжаем.

– После победы на Олимпиаде вас наградили орденом Почетного легиона. Что это дает – бесплатный проезд в метро?

– Нет! И вообще не уверена, что есть какие-то льготы. Обладатели этого ордена организовали сообщество, платят взносы, проводят в Париже заседания. Однажды и я в таком поучаствовала.

– Уютно там было?

– Не особо. Моих ровесников нет – в основном пожилые люди.

– Среди фигуристок у вас есть близкие подруги?

– Маша Бутырская, Оксана Казакова. Много лет общаемся. Во Франции сдружилась с Ванессой Гусмероли. Хорошая девчонка. Жаль, видимся теперь редко.

– О чем вы думали вчера перед сном?

– О том, как соскучилась по детям, мужу. Вспоминала наш последний телефонный разговор. Анжелик сказал: "Ты самая лучшая мама на свете!" А Эва крикнула в трубку: "Мы тебя очень ждем!"

— Впечатления от Олимпийских игр у меня замечательные. Семь лет назад в Имеретинской долине был пустырь. Теперь же, когда я увидела всю эту великолепную структуру здесь, в прибрежном кластере, а также на Красной Поляне, меня переполняет гордость за страну. А результаты, которые показали российские спортсмены в Сочи, это чувство гордости еще усиливают.

Особенно сильные эмоции вызывает все, что связано с фигурным катанием. Пусть не обижаются на меня представители других дисциплин, но на данный момент у меня самое яркое впечатление осталось от победы Сотниковой. Аделина сейчас на наших глазах сотворила историю. Вспомните: наши представители парного катания впервые выиграли Олимпийские игры в далеком 1964 году, танцоры — в 1976 году. Мужчины нам тоже приносили победы на Играх много раз подряд. И только наши одиночницы долго держали нас в нетерпении и ожидании. И вот наконец потрясающая победа. К тому же я уверена, что Сотникову, как и Липницкую, впереди еще ждут многие триумфы на международном уровне.

Что касается нашей юной звездочки Юлии Липницкой, то она неудачно выступила в турнире одиночниц в Сочи. В том смысле, что она уже сейчас готова на более высокий результат. Но примите во внимание тот факт, что она молода, еще моложе Аделины. И у нее совсем маленький соревновательный опыт в подобных турнирах среди взрослых. Здесь ей приходилось выходить на лед и кататься четыре раза в течение короткого времени. С такими нагрузками тяжело справиться физически и особенно психологически.

Меня здесь часто спрашивают, кому на Олимпийских играх было сложнее — опытнейшему Плющенко или нашим олимпийским дебютанткам? С одной стороны, девушкам было труднее преодолеть волнение и приспособиться к непривычной для них обстановке. И постоянно убеждать себя и других, что ты можешь, что ты достоин представлять свою страну. С другой — в ситуации с Плющенко очень сложно поддерживать свое громкое имя, когда миллионы любителей спорта от тебя ждут лишь победы, не признавая никаких других результатов, кроме первого места на каждых соревнованиях. При этом не принимая во внимание тот факт, что у тебя могут быть травмы, временные спады и недомогание, да и просто молодые воспитанники достигли больших высот. Поэтому давайте все же будем более снисходительными к спортсменам.

И, конечно, я не могу обойти вниманием большой успех нашей спортивной пары Татьяна Волосожар — Максим Траньков. Они на голову превзошли всех своих соперников, что в принципе ожидалось до начала Олимпиады. Но одно дело ожидать, а другое — выйти и доказать, что ты лучший. И это в Сочи удалось сделать многим российским спортсменам. Браво им! Но напомню: радость — чувство преходящее. Оно требует регулярной подпитки.

– С кем работаете сейчас?

– Полтора года назад приехала ко мне Нина Михайловна Мозер со своими ребятами – Таней Волосожар и Максимом Траньковым. Они прилетели сюда на консультацию в один известный госпиталь по специальной хирургии. Там ребятам не смогли помочь, и одна врач, у которой дочь фигуристка, посоветовала меня. Они пришли ко мне, и я увидел, что проблемы вполне решаемы. Я провел несколько сеансов, но, к сожалению, должен был уезжать. Когда я вернулся, они тоже вернулись в США – мы продолжили лечение. Результаты были именно такими, которые они хотели. Они смогли нормально тренироваться, почувствовали силу. Мы решили продолжить наше сотрудничество. То они ко мне приезжали, то я ездил к ним. По ходу дела я начал лечить других ребят: Вера Базарова и Юрий Ларионов – с ними я много работал, Ксения Столбова, Федор Климов – тоже мои клиенты. Юлия Липницкая была у меня, Никита Кацалапов и Елена Ильиных. Много было молодых совсем – Лина Федорова, Максим Мирошкин, Женя Тарасова.

Время от времени ко мне приводили спортсменов из других видов. Дарья Клишина, например. Потом мы познакомились с Ольгой Зайцевой. Со всей группой Пихлера я работал. Была новая девочка, ее не считали особо перспективной, но я сразу увидел, что человек может очень удачно выступить при должном подходе. Это Яна Романова. С Вилухиной сотрудничали очень здорово.

Потом появилась девочка из скелетона – Ольга Потылицина. Где-то в январе этого года к Нине Михайловне обратился Юрий Дмитрович Нагорныx, и по его просьбе я с удовольствием начал работать с Виком Уайлдом и Аленой Заварзиной.

– Из иностранных спортсменов с кем работаете?

– На данный момент работаю с парой американских национальных сборных. К примеру, с Мэдисон Чок. С партнером не работаю, но с ней – да. И одиночницы есть – вот за Словакию выступала на Олимпиаде Николь Ражикова. Очень много юниоров и детей, в том числе и Анабель Морозова, дочка Николая Морозова, которая возглавляет десятку лучших фигуристок своего возраста в Америке.

  Беды начинаются при приземлении
– В чем заключается ваша помощь?

– Я не только решаю механические проблемы скелето-мышечного аппарата, но еще и придумываю определенные упражнения, которые могут помочь бороться с ними. К примеру, для фигуристов нет никакой проблемы оттолкнуться и сделать прыжок. Беды начинаются при приземлении. Для приземления нужно уже не динамическую мускулатуру тренировать, а статическую. Антигравиторную. Этого никто не делает, и поэтому они часто чиркают лед, или отталкиваются, но не могут приземляться чисто. Для выполнения этих вот движений мы пользуемся совсем другой мускулатурой, но, к сожалению, на нее внимания не обращают.

Мы постепенно начали работать в этом направлении и решать проблемы. Всегда нужно найти ключик. Это самое сложное. Пока этого не сделаешь, то будешь работать как бы вслепую. Если вы посмотрите на разные виды спорта, то везде есть свои травмы. Как теннисный локоть или синдром прыгуна. Первое, что я делаю – знакомлюсь с жизнедеятельностью спортсмена. Что и как он делает, в какой позе, какие мышцы он использует. И начинаю понимать, в каком направлении нужно двигаться дальше. Здесь срабатывает интуиция – руки сами начинают находить проблему. Это происходит не из-за магии или мистики, а потому что ты теоретически знаешь, что может быть. А руки сами идут к этому месту.

– Много времени требуется для достижения эффекта?

– Мне за несколько сеансов удалось привести в порядок Вика и Алену. Когда я приехал в последний раз, я побывал в центре подготовки спортсменов в Сочи. Называется «Юг-Спорт». Генерального директора этого места зовут Михаил Дремов. Чудесный человек! Я приехал туда, и меня попросили поработать с бобслеистами, и он за пять минут организовал все условия. Все, что мне нужно для работы, мне дали. Я буквально переоделся с аэропорта и начал сразу работать. А для бобслея очень важен разгон – я понял это, когда они стали мне описывать свой вид спорта. И счет идет на какие-то фракции секунды. Они начали мне рассказывать про снаряды, на которых тренируются… Я им сказал: «А что толку? Если у вас колени блокированы и мешают вам нормально разгоняться». У них оказались чисто механические проблемы, которые за пять дней я смог решить. Я работал с Сашей Зубковым, Николаем Хренковым, Дмитрием Труненковым, с девочками работал – практически вся команда по бобслею. Было непросто, потому что ребята все мощные, и требовались большие усилия.

– Вы сказали о том, что никто не уделяет внимание статической мускулатуре…

– Да! И это удивительно! Я хочу вам сказать следующее: вся эта подготовка спортсменов называется эксцентрической. И она родилась в Советском Союзе. В 80-е годы был знаменитый тренер по легкой атлетике – профессор Игорь Верхошанский, – он создал систему тренировок, которая называется плиометрия. Суть ее заключается в том, чтобы использовать мышцу и ее потенциал до момента сокращения – как пружину. После распада СССР в 90-е годы это все забылось, видимо, но на Западе плиометрия продолжала развиваться. Особенно в Норвегии. Недавно погиб в аварии норвежский тренер гребцов, работавший c олимпийской командой этой страны – Пелла Рефснес. Он говорил, что есть только два способа добиться результативности атлетов: допинг или эксцентрическая подготовка. В Осло, например, существует шикарный центр, где этим специально занимаются.

Сейчас это очень популярно в Америке. Этот подход был адаптирован к другим видам спорта – культуризму, например. Тренировки по этой методике давали потрясающие результаты. Там, где нужна большая сила и выносливость, элементы такой подготовки очень хорошо используются. Я не специалист в области подготовки спортсменов – мне просто нужно было решать свои задачи, зная особенности их тренировок. Если вы вобьете в поисковике «excentric exercises», то увидите, какой это огромный мир! С помощью этих же упражнений очень часто борются с тендинитом – воспалением сухожилий.

Обратите внимание, в каких видах спорта Россия выиграла больше всего медалей. Это виды, в которых нужно больше контроля и мастерства: сноуборд, фигурное катание, бобслей, скелетон. А там где нужна мощь и выносливость, за исключением последней лыжной гонки на 50 километров, где ребята взяли медали, как у нас говорят по-испански, одним местом (смеется), особых успехов Россия не добилась. Я уверен, что это из-за недостатка использования таких систем подготовки спортсменов. Вот тут секрет, я думаю.

Пользуясь случаем, хотел бы поздравить всех болельщиков и спортсменов в России с прекрасной победой на Олимпиаде! Надеюсь, что в будущем спорту будет уделяться столько же времени. Нужно не бросать это дело. Я лично знаком с министром спорта и уверен, что Виталий Леонтьевич сделает все возможное для того, чтобы так все и было.

– А как вы с ним познакомились?

– Он как-то приехал в ледовый дворец «Вдохновение» в Москве, когда я там был, и знал примерно, что я работаю с ребятами и работаю удачно. Он пришел ко мне, мы познакомились. Мутко сказал: «Я хочу, чтобы вы занимались не только фигуристами, но и с лыжниками, и с бобслеистами, и со сноубордистами, биатлонистами, скелетонистами». По мере того, как он перечислял, у меня сердце уходило в пятки, потому что я понимал, что это просто невозможно. В конце концов, получилось так, как он предполагал: почти со всеми, кого он перечислил, мне удалось поработать. Правда, кроме лыжников. Последний раз, когда я был в Сочи, Виталий Леонтьевич подошел ко мне и сказал: «Я хочу, Хорхе, чтобы вы особое внимание обратили на Виктора Уайлда и Алену Заварзину – у нас на них очень большие надежды». Я ответил, что сделаю все, что смогу. Он лично послал ко мне Вика и Алену, и, видите, что из этого вышло. Мутко – человек очень проницательный.

– Виталий Леонтьевич в курсе всех событий, получается?

– Он знает все лучше всех, по-моему (смеется). Он и Юрий Дмитриевич Нагорных осведомлены о возможностях всех спортсменов.

– Как вам вообще Сочи?

– Мне редко удавалось гулять. К тому же, мои глаза – это моя жена. Она была поражена тем, что там увидела. Это современный, потрясающий город. Я жил в олимпийской деревне, видел ребят, со всеми разговаривал – со спортсменами из разных стран. Я общался с Игорем Шпильбандом, который тоже помогает российской сборной по фигурному катанию, и он сказал, что был где-то на шести Олимпийских играх и таких чудных не видел. Таких условий шикарных для спортсменов и тренеров, говорит, нигде никогда не было. Там были все счастливы.

  Я среди спортсменов дураков не встречал ни разу
– Вам не предлагали, может быть, лекции какие-то читать?

– Нет-нет, я не специалист в этой области. Я занялся этим, потому что эти же упражнения помогают мне восстанавливать моих клиентов. Потому что я в конкретных случаях видел, что эта контрольная мускулатура, или тоническая, или эксцентрическая – как хотите, называйте – слабая. И нужно срочно что-то сделать, чтобы они не чиркали по льду, чтобы устойчиво приземлялись, чтобы могли внутрь ногу убрать и отталкиваться. Я не тренер. Это не моя профессия. Потом, эту проблему, как и другие, нужно решать деньгами. Нужно отправить талантливых ребят из России за границу учиться у специалистов. Потому что эту информацию никто не выдаст. Подойдите и спросите про такие методики тренировок просто так. Вам ответят: «Ты что – сумасшедший? Я так медали золотые получаю» Но эту информацию можно купить. И для этого необходимо отправить ребят на Запад – в Осло, в США.

– Когда вы поняли, что спорт может стать вашей специализацией?

– Спорт – это не моя специализация. Принципы и законы анатомии, физиологии и биомеханики – они общие для всех. Спорт – это профессия, не более того. И у каждого вида спорта встречается своя травматология и специфика нарушения скелето-мышечного аппарата. Когда ко мне приходит человек, первое, что я спрашиваю – какая у него профессия. Если вы имеете дело с компьютерщиком, то там, прежде всего, плечи и шея. То же самое у дальнобойщиков – людей, которые сидят часами. Я не специализируюсь на чем-то конкретном.

Конечно, профессиональные спортсмены такого уровня отличаются от обычных людей. Тем, что они необыкновенно талантливы. Туда доходят только исключительные люди. Они, во-первых, крайне способны к восстановлению. Они слушают рекомендации и выполняют их. Они очень умные, потому что для соревнований высочайшего уровня у тебя должно быть быстрое мышление: тактическое, стратегическое, ты должен знать, с каким противником имеешь дело. То есть, спортсмен на соревнованиях за доли секунды должен решить миллион различных задач. Как его опережать, где его слабые точки, где мои слабые точки, какие были травмы. Я среди спортсменов такого уровня дураков не встречал ни разу, понимаете?

– С какими травмами у спортсменов приходится сталкиваться чаще всего?

– Как и у всех. Те же самые слабые точки человеческой анатомии: поясничный отдел, колени, шея – да миллион. В ноге, например, 28 костей. И очень часто эти косточки фиксированы в неправильном положении или чуть-чуть смещены. Пока это все не поставишь на место, человек и отталкиваться не может. Вот вы меня начинаете спрашивать, и я сразу в голове рисую себе сегмент тела. И по каждому сегменту можно целый том написать. И все это взаимосвязано между собой. Каждый раз – это головоломка, которую нужно решить. Для этого необходимо знать досконально физиологию, анатомию, биомеханику. Знать так хорошо, как вы знаете, где у вас правая нога, а где левая. И, конечно, нужно попытаться понять, как человек всем этим пользуется – в каком режиме, положении. Проблемы многих спортсменов можно решить за раз, как у меня было, допустим, с Липницкой и Клишиной. С Юлией я работал всего лишь однажды, и все было решено раз и навсегда. А если травмы старые, связаны с изменениями в тканях, тогда нужно дольше работать и держать человека на ладони. Вести его к медалям. Я могу поработать со спортсменом час, но он тренироваться будет 7-9 часов. Там невозможно добиваться результатов, не работая на сто процентов. Этого же не видно, когда он выходит и катается в течение четырех минут. А сколько они катаются, сколько раз они падают, поднимаются, слезы, и работают, работают, работают и все одно и то же, одно и то же, одно и то же. А рядом так же стоят тренеры и врачи, которые не отходят от них. Это большой мир, который постоянно работает, а вы потом видите только четыре минуты. Но за ними – вся жизнь.

– Много вам нужно времени, чтобы разобраться в причинах проблем у спортсмена?

– С Липницкой это заняло пять минут. Там делать было нечего. Я сразу все понял, сделал все, что нужно, дал рекомендации – проблема решена. Она запрыгала как кузнечик. С другими понять можно довольно быстро. Один-два-три сеанса, и уже все практически ясно. Конечно, иногда приходится попотеть. Бывают и хронические проблемы, которые за один сеанс никуда не денутся, и здесь нужно долго и упорно работать, чтобы помочь телу справляться с этими бедами. Ведь моя работа и заключается в том, чтобы создавать такие условия, при которых самовосстановление организма начинает действовать. Организм сам может справиться со многими вещами, если ты создашь для этого условия. Я просто привожу все, что есть, в полную гармонию. И когда гармония достигается, человек начинает сам справляться со своими проблемами.

– У нас большой резонанс вызвала история с Плющенко. К вам от него не обращались за помощью?

– Нет, ко мне он никогда не обращался. Из команды по фигурному катанию я не работал и не знаком с Плющенко, Сотниковой, Бобровой и Соловьевым.

– Насколько реальна ситуация, когда через три дня после операции на спине человек уже тренируется на льду?

– Я не могу вам сказать. Потому что не знаю историю болезни, не знаю, что это была за операция. А что касается снятия Плющенко с соревнований после разминки, то я вам честно скажу, что не верю, что он мог притворяться. Я знаю, что в командных соревнованиях он выдал все, что мог. Евгений сделал огромное дело и для себя, и для спорта, и для ребят, с которыми он выступил. Зачем ему притворяться и уходить? Что бы он выиграл? Есть такое правило в юриспруденции – кому это выгодно? Не думаю, что этот парень стал бы это делать, если бы чувствовал себя нормально. Он сейчас оказался в тяжелом положении: о нем говорят, у него сорваны, насколько я слышал, гастроли. Зачем он стал бы это делать? Для чего? Вы видите в этом смысл? Я – нет. Я просто не понимаю этого. И потом, на соревнованиях и шоу совершенно другая нагрузка. Да и вообще, если нет доказательств, то обвинять его нехорошо.

  Биатлонистов я просил приходить с ружьями
– Во всем, что вы объясняете, чувствуется знание своего дела. Как вы этого достигли?

– Я приехал в Москву, потому что в подростковом возрасте начал терять зрение. И папа прочитал в журнале, что в России мне могут помочь. Мы приехали, нам пообещали, что смогут вылечить. Потом не получилось, но это не важно. Важно то, что мы остались там жить, потому что я должен был лечиться два раза в год по несколько месяцев. Это был 1971 год. Мне тогда было почти 15 лет. Я закончил в Москве школу, затем Гнесинское музыкальное училище по классу гитары. А потом поступил в университет и закончил факультет психологии МГУ. Через год поступил в аспирантуру, и все это время, начиная со второго курса, работал психотерапевтом в группе профессора Владимира Владимировича Столина. Была такая бесплатная семейная консультация в Москве в то время. Работал также на кафедре, в аспирантуре. Но в 90-е годы я работу потерял, и, поскольку я по происхождению испанец, поехал в Испанию вместе с женой и детьми.

Я хотел работать как психолог, но это было невозможно. В Испании психологические проблемы не покрываются медицинской страховкой, и люди должны платить из своего кармана. Поэтому половина населения идет в церковь, а другая – в бар. Они пьют вино, и все. Не ходят к психологам – здоровая нация такая (смеется).

– Не многим отличается от России…

– Да-да-да… Я оказался с двумя детьми без работы и вспомнил, что в России было много знакомых слепых ребят, которые занимались массажем. Я быстро узнал, какой метод был самым эффективным в мануальной терапии – остеопатия. В Мадриде я поступил в платную частную школу и параллельно – в массажную школу, чтобы быстрее получить лицензию и начать работать. Еще учась в остеопатической школе, я закончил массажную и открыл офис. Начал работать – и дело пошло. Попутно, когда я учился, мне нужно было как-то кормить семью, и я преподавал гитару. Пригодилось (смеется). Затем по личным обстоятельствам я приехал сюда, в Америку. Сдал экзамены, получил лицензию массажиста. Как массажист здесь я занимаюсь мануальной терапией. А что было потом, я все рассказал – появился Капров, потом Жулин.

– Вы провели в СССР 20 лет и нашли жену. Как познакомились?

– Да, я женился еще в России и приехал в Мадрид уже женатым человеком. Моему сыну было на тот момент восемь лет, а дочке – три года. С Мариной познакомились в музыкальном училище – учились вместе.

– Зрение вы потеряли, находясь в Союзе?

– Практически да. Когда я в 91-м приехал в Испанию, то почти уже ничего не видел. Это и была проблема – мне нужно было менять профессию.

– Считается, что потеря одного чувства обостряет другие. По-вашему, слепота вам помогает лучше чувствовать пациента?

– Это действительно так. Когда ты не видишь, то твоя жизнь зависит от того, как ты слышишь или что-то трогаешь. Ты находишься в каком-то таком напряженном поле, и все обостряется. Я могу сказать, что мне это помогло. Я всегда пользовался руками, чтобы читать по Брайлю. Еще мне очень сильно помогла в моей профессии учеба в МГУ. Я закончил ее с отличием и привык работать тяжело каждый день, по много часов. Это было серьезное учреждение, и там нет никаких фокусов. Нужно было готовиться и знать все наизусть. После того, как я закончил остеопатическую школу, в течение пяти-шести лет каждый день по четыре-пять часов я изучал всю мировую литературу по остеопатии и мануальной терапии. На испанском, английском, итальянском. В США я учился у лучших мастеров. Я читал и учился, пока не понял, что все знания проходят через меня, преломляются. Сейчас я пользуюсь синтетическим методом. Все, что я учил и знаю, применяю персональным способом. У меня и своя техника, и практически все свое.

– Не укладывается в голове, как вам удается узнать тонкости какого-то вида спорта, с которым вы не знакомы, не видя самих соревнований.

– Это трудно. Но я создаю ситуацию, когда начинаю представлять в голове, как это происходит. Как толкает снаряд спортсмен, под каким наклоном… Я этот снаряд трогаю руками и моментально понимаю, какие сегменты тела задействованы и в какой степени. Биатлонистов, к примеру, я просил приходить с ружьями, чтобы понять, как они стреляют. Они приходили, становились в точно такую же позицию, из которой стреляют, и я их трогал, осматривал. Знаете, как такой ручной МРТ. Я создаю в офисе модель, ситуацию, когда они мне в точности показали, что происходит. Даже когда нужно понять не статику, а движение – и то удается как-то всегда создавать условия, при которых я прекрасно себе представляю, как они это делают. Я смотрю руками, трогаю тело. И обнаруживаю, какие структуры напряжены.

– Спортсмены из какого вида спорта вам доставляли наибольшие проблемы с точки зрения диагностики?

– Биатлон. Для меня понять суть конькового хода было довольно сложно. Но когда мне объяснили четко, в каком пространстве это происходит, какие движения делаются, довольно быстро я схватил. Тут у меня сложилось гипотетическое мнение, где должны быть проблемы. И когда я начал осматривать спортсменов, то именно там, где я и предполагал, проблема и была.

– До потери зрения вы успели влюбиться в какой-нибудь вид спорта?

– Конечно. Я очень любил футбол, следил за бейсболом. Я же жил на Кубе – кубинцы все играют в бейсбол. Очень любил хоккей, и когда была знаменитая суперсерия, когда «красная машина» играла с канадцами, я следил. Я тогда видел, видел шайбу и все остальное. Мне вообще спорт нравится.

– Ваш отец на Кубе работал дипломатом?

– Папа не был дипломатом. Он работал в торговом представительстве. Он попросил работу там исключительно потому, чтобы я мог лечиться. Мой отец был экономистом, статуса дипломата у него не было. На Кубе я жил до 15 лет, а потом переехал как раз в Москву.

– У вас есть любимый клуб?

– Я давно не слежу за спортом – мне просто некогда. Я все время или работаю, или занимаюсь, или проверяю свой аппарат. Я хочу создать школы и начать передавать свой опыт другим людям. И у меня просто нет времени. А за спортом нужно следить постоянно. Поэтому для меня спорт сейчас – это тот конкретный вид, с представителями которого я имею дело. Сейчас у меня сплошное фигурное катание (смеется). Может быть, Зубков когда-нибудь посадит меня на боб и прокатит. А вот на скелетон, где люди вниз головой ездят, я не хочу (смеется).