Первый год пара не могла выступать: у партнерши был национальный «карантин», обычный при смене спортивного гражданства. Зато потом они буквально выстрелили и дважды занимали второе место на мировом первенстве — вслед за знаменитыми немцами Аленой Савченко и Робином Шолковы.
В этом году, предолимпийском, должны быть расставлены основные акценты на будущее. Когда мы брали это интервью, пара еще тренировалась в Москве, готовясь к чемпионату Европы. На нем ожидалась борьба, но реальность оказалась много суровее любых ожиданий: буквально за пару дней до турнира отец Максима Транькова умер от инфаркта. Несмотря на трагедию, фигурист сам принял решение не отменять поездку в Хорватию. И там спортсмены защитили титул чемпионов Европы, выиграв у своих вечных соперников — немцев. Тем самым показав, что трудности их только закаляют. Мы решили напечатать интервью без изменений — чтобы показать обычный настрой тех, от кого теперь будут ждать наивысших результатов.
Упал и выиграл. О честной игре
Вы побеждаете и побеждаете, однако иногда складывается впечатление, что этим победам вы не слишком рады.
Максим. Победа — это всегда приятно и здорово. Но иногда не хватает удовлетворения от проделанной работы. Бывает, что режиссер снимает фильм, который получает «Оскара», и все равно говорит: «Это худшая моя работа». Так и у нас случается.
Есть два взгляда на победу: выигрывать любой ценой либо выигрывать только достойно, когда вы и сами убеждены, что все сделали лучше других. Какая позиция вам ближе?
Максим. Нам, конечно, хочется всегда кататься и хорошо, и чисто, и все такое прочее, но на самом деле в спорте главенствующую роль играет результат. И через пару лет никто уже не вспомнит, как ты выступил, все будут помнить только, есть ли у тебя титул. Соперники есть всегда, и мы специально в этом году сделали сложную программу, чтобы, даже ошибаясь, выигрывать. Правда, многие зрители смотрят на фигурное катание так: если спортсмен не упал, он выиграл. Они совершенно не понимают: важно то, с чего ты падаешь, какие у тебя другие элементы.
Татьяна. У нас есть поддержка стоимостью в два раза дороже выброса, с которого можно упасть. А если мы упадем с него, будут думать, что мы не заслужили победы.
Есть в спорте понятие fair play, которое распространяется в том числе на редкие ситуации, когда победитель турнира, считая себя менее достойным победы, чем его соперник, отдает ему свое золото. Вы способны на такой поступок?
Татьяна. Но наше выступление оценивают судьи, а не мы… Это если бы все было очевидно, как в плавании, например…
В 2001 году на чемпионате мира в прыжках на батуте, где тоже оценивают судьи, была именно такая ситуация: Ирина Караваева, тогда уже олимпийская чемпионка, отдала свою золотую медаль немке, занявшей второе место. Она увидела, что судьи ошиблись в оценке, и решила исправить ситуацию сама.
Татьяна. Не знаю, мы столько тренируемся и уверены, что заслуживаем победы! Просто иногда бывает, что падаешь там, где даже и ожидать не мог…
Максим. Знаете, в фигурном катании ты можешь чувствовать неловкость за подобную победу, гореть от стыда на пьедестале, но медалями обменяться разве что в раздевалке: протоколы никто менять не будет. На бумаге ты все равно останешься первым.
А как же инцидент с двумя золотыми медалями в Солт-Лейк-Сити? Тогда канадцев повысили с уже определенного им второго места.
Максим. И поэтому после той Олимпиады поменялось все, сама система судейства. Это вообще камень в огород Международного олимпийского комитета, потому что они пошли на попятную. Я это говорю не потому, что я русский. Нельзя, чтобы было две золотые медали! Можно было оспаривать результат и драться за один чемпионский титул, но два? Почему третьему месту не дали второе, почему четвертому не дали бронзу?.. Это проигрыш МОК.
Татьяна. А при новой системе судейства ты можешь потерять одну несчастную сотую — и проиграть.
Кстати, в современном фигурном катании явно существуют два подхода к программам: либо ты делаешь упрощенную программу и стабильно держишься на ногах, либо рискуешь — и можешь упасть. Вы, судя по всему, предпочитаете второй вариант.
Максим. Мы постепенно переходили от первого ко второму. Сначала катали стабильную простоту. Потом усложнили ее, а теперь у нас самая сложная программа из всех пар.
Татьяна. И с такой программой можно набирать даже с ошибками очень приличные суммы баллов.
Максим. Кроме того, в прошлом году мы чисто откатали произвольные средней сложности — ну, как у всех — на двух соревнованиях и проиграли.
Татьяна. И решили сменить тактику.
Максим. И это не потолок. У нас еще есть тузы в рукаве: мы, например, можем физически делать больше прыжков, просто у нас это пока запрещено. Мы прыгаем каскад из тройных прыжков. Еще есть к чему стремиться. Все почему-то думают, что игры в Сочи — это наша кульминация, а потом мы уйдем. А мы сами не знаем. Еще не думали об этом. Мы недавно в паре и не чувствуем себя полностью реализовавшимися, у нас еще куча-куча всего, что мы можем показать.
Вам самим не хочется получать старые, ностальгические для многих оценки 5,9 и 6,0?
Татьяна. Сейчас фигурное катание вообще стало другим. То, прежнее, наверное, осталось только на открытых катках…
Максим. Поэтому сейчас и начались проблемы с чемпионами, с подготовкой. Менталитет у всех наших тренеров, даже самых звездных, совсем другой. И не только у наших: вот великий Яо Бинь, тренер, воспитавший всех звездных китайских парников, тоже сейчас проигрывает, потому что все еще привыкает к этой системе. Здесь надо с калькулятором сидеть и высчитывать, сколько стоит каждый элемент, в какую часть программы его лучше поставить и исполнит ли твой спортсмен этот элемент.
Может, удобнее самим спортсменам этим заниматься? У них незашоренное сознание.
Максим. А мы в основном и занимаемся. Сами считаем.
Битва за компоненты. О второй оценке
Все эти подсчеты нередко приводят к тому, что менее искушенные в правилах зрители, видя падение пары, начинают считать их победу незаслуженной. И после турниров все чаще звучат голоса: мол, судьи вытащили их наверх второй оценкой, а во время Олимпиады на это надеяться нечего… На этот счет у ребят есть твердое мнение: эти зрители ни черта не понимают.
Расскажите, из чего все-таки складывается вторая оценка. У нее есть свои значения, они тоже считаются в баллах, и все равно к ней относятся как…
Максим. Да, она все равно остается судейским оружием.
Насколько серьезно вы сами ее воспринимаете?
Максим. Вообще в теории оценка очень хорошо продумана. Но многие спортсмены над ней просто не задумываются, не дают себе труда ее понять. Например, там есть отдельная оценка за хореографию. А очень многие фигуристы вообще не имеют своего хореографа! Откуда там взяться этой оценке вообще? Я вот недавно с одним одиночником разговаривал — он классику катал. Я ее сам выполнял в паре с предыдущей партнершей. Спрашиваю его: не понимаю, у тебя же классика, что ты изображаешь? А он мне: я изображаю механическую куклу. Какая кукла, когда он должен быть хулиганом? И на это есть ответ: у меня модерн. Вот не вижу я в этом модерна! Не вижу второй оценки. Если бы я был технический судья, я бы поставил максимум три балла за эту программу.
Простите, но разве этого обоснования достаточно? Просто «я не вижу в этом модерна»?
Максим. Да, я, судья, человек, не вижу в этом модерна, и моя цифра — двойка за эту программу! А рядом, допустим, сидит другой человек, он очень симпатизирует тренеру, дружит с ним двадцать пять лет и говорит: «А что, очень даже хорошо — модерн».
Но это же и есть пресловутый субъективизм! Что с вашей стороны, что со стороны дружественного судьи.
Татьяна. Именно так! Вы правы, это наглядный пример. И поэтому о второй оценке всегда будут спорить.
Но можно же рассчитать ее более предметно, чтобы снизить шанс реакции «я не вижу модерна». Оценка реальна и измеряется в баллах.
Максим. Да, надо не просто брать музыку, а полностью соответствовать ей, жить в ней, изучить все ее аспекты, все предыдущие выступления. Подходить к вопросу профессионально. Нельзя взять «Гладиатора», под которого прекрасно выступал Ягудин, откатать под него «Дюймовочку» и наречь это модерном! Даже у модерна должна быть своя внутренняя логика.
По поводу программ, кстати, я тоже слышала от фигуристов две точки зрения. Одна — что до некоторой музыки, например до «Кармен», нужно дорасти. Вторая — что нужно, напротив, начинать катать «Кармен» как можно раньше, чтобы работать над собой и заставлять видеть эту Кармен в тебе тогда, когда по факту ее внутри еще нет.
Максим. Да это невозможно! Если ты ни технически, ни эмоционально не готов исполнить программу, ты ее и не исполнишь.
Татьяна. Можно исполнить программу в шуточном варианте, более детском. Специально подчеркнуть несерьезность образа…
Максим. Взять обработку какую-то интересную. Но на полном серьезе исполнять «Кармен»? Категорически неверно. А из-за таких спортсменов в околофигурном мире рождается такое понятие, как «заезженная музыка».
Да, фигуристов часто упрекают в том, что они берут заезженную музыку.
Максим. А как ты, тетенька или дяденька, хлопающий в ладошки на трибунах, можешь позволить себе назвать нетленное произведение Бизе заезженной музыкой? Как, как у тебя язык поворачивается? Где ты, а где это произведение? Классика не может быть заезженной. Но фигурист может ее не потянуть. И тогда можно сказать: какой плохой фигурист — взял божественную музыку и так плохо ее сделал, что нам не нравится его программа!
Но ведь речь не о том, что музыка плохая, а что берут ее слишком часто и слишком многие. Неужели нет других образов, которые можно было бы воплотить? Не всем же катать «Кармен».
Максим. Верно, но эти образы уже стали историей. Когда человек приходит в Большой театр на «Лебединое озеро», он же не говорит: «Что вы мне тут заезженного Чайковского включили, пусть балерины спляшут под “Рамштайн”!» А на фигурном катании зрители упрекают нас в том, что мы берем заезженную музыку! Она не может быть заезженной. Она может быть очень плохо исполнена. Танец может испортить музыку, но музыка не может испортить танец.
Татьяна. К тому же, как актеры мечтают сыграть «Гамлета», так и фигуристы, конечно, мечтают откатать «Кармен»…
У вас есть роль мечты?
Татьяна. Да.
Максим. Я всю жизнь мечтал катать «Лебединое озеро». Со времен Бережной и Сихарулидзе, когда я был еще маленьким сопливым поклонником этой пары, я мечтал о «Лебедином»! Но никогда не смел его взять, потому что никогда не думал, что смогу сделать это лучше, чем Бережная и Сихарулидзе. И когда мы в прошлом году решили взять «Черного лебедя», это был именно «Черный лебедь», а не «Лебединое озеро». Я услышал в кинотеатре эту обработку и сказал себе: «Я не буду катать принца, как катают все, я буду катать Ротбарта». И потом все говорили: «Ах, это суперпрограмма!» Потому что нужно понимать свои силы и искать идею. Если ты берешь «Гладиатора» и не можешь катать воина, катай Цезаря. Если ты не можешь катать Кармен, скатай Микаэлу.
Татьяна. Проблема зачастую еще и в том, что зрители не понимают музыки и наших жестов. Нам же мало времени остается между элементами на хореографию и раскрытие образа.
Максим. Да, мы, например, когда катали «Ромео и Джульетту», очень много взяли из балета. И я в конце клялся в вечной любви двумя пальцами, вытянутыми вверх, — традиционным балетным жестом. А потом мы читали в прессе, на форумах: он что, показывал второе место или победу? Боже, вы же русские люди, ну не знаете, промолчите лучше — сойдете за умных! Мы же всегда так подходим к нашим программам — работаем с нужными хореографами, разучиваем образ с нуля. Когда мы ставили наш нынешний блюз, «Крестного отца», мы пошли к американцам. И хореограф-американка требовала, чтобы я вел себя как итальянец в Америке, эдакий мафиози. Ну, сначала я вышел и стал катать такого пермского парня, как я себе представляю, какого-то гопника. И она мне говорит: «Ты вообще что делаешь? Я просто не понимаю, что ты изображаешь. Если хочешь показать итальянскую мафию в Америке, ты должен делать так». И мне было очень тяжело. Я психовал, я очень злился, потому что я это не чувствую, не могу! А ведь могли пойти по простому пути: сделать Тане прическу и поцелуйчики раздавать направо-налево. А там этого нет!
Татьяна. И когда проделана такая работа, очень неприятно слышать: а почему у них такие высокие оценки за компоненты? Их вытаскивают! А вы сравните наши постановки. Здесь вопрос уже не в том, кто упал, а кто нет.
Максим. Нас все спрашивают: в чем ваш секрет, что вы так быстро взлетели? Мы просто по-другому подошли к делу, более современно и профессионально.
Ангел и демон. О совместимости
Оратор в этой паре, безусловно, Максим. Таня — тихая, почти незаметная, изредка вставляет свои замечания, когда партнер колеблется в выборе слова. Когда Максим увлекается, он подается вперед, повышает голос и начинает жестикулировать. Таня подается за ним и молчит очень выразительно, всей мимикой поддерживая его точку зрения. Воистину плечо, на которое можно опереться.
Позади уже два года совместной работы. Можно ли считать, что притирка друг к дружке уже завершилась?
Максим. Да, сейчас совсем другая работа. Мы уже не думаем о том, как за руку схватиться или вместе на ногу наступить.
Я читала, что в основном Тане приходилось подлаживаться под вас…
Максим (пока Таня с улыбкой кивает головой). И мне приходилось.
Однако у вас репутация более неуступчивого человека. Вообще складывается впечатление, что Тане фигурное катание подходит, а Максиму как будто совершенно нет.
Максим. Это правда. Я абсолютное пермское быдло и никогда от этого не отделаюсь. Я никогда не стану москвичом или ленинградцем, хотя я прожил здесь двенадцать лет.
Дело не в том, что быдло, а в том, что вам подходит более мужественный вид спорта. Может быть, BMX или стрит-баскет…
Баскетболом я занимался с семи лет, впоследствии как раз стрит-баскетом. Я знаю, что я будто бы не на своем месте. Я не розовый мальчик. Но как-то так получилось.
Вы сейчас чувствуете себе в фигурном катании органично?
Максим. Нет, мне не нормально, не органично, я бы с удовольствием чем-то другим занялся. Просто я всю жизнь это делаю.
Татьяна. Макс очень целеустремленный. Если он что-то делает, то делает до конца, и это приносит свои плоды.
Многие хотят стать олимпийскими чемпионами именно в фигурном катании, войти в историю этого спорта. Получается, вы со своим нежеланием перекрываете им кислород.
Максим. Я хочу стать олимпийским чемпионом. Какая разница, в каком виде спорта?
Но разве это не сродни нелюбимой работе, на которую идешь скрепя сердце?
Максим. Да, у меня такое иногда бывает. Я никогда не говорил, что обожаю фигурное катание. Я терпеть не могу фигурное катание! Но я хочу это фигурное катание изменить. Просто взорвать это фигурное катание, потому что я его ненавижу.
И Таню хотите изменить?
Татьяна (со смехом). Меня менять не надо!
Максим. Таня очень любит фигурное катание. Поэтому мы так идеально друг друга уравновешиваем. Как плюс и минус.
Интересно, что вы сказали «уравновешиваем». Я уже поняла, что вы совершенно разные, любите разные книги, слушаете разную музыку… Можно было бы ожидать, что вы, напротив, не сойдетесь и будете все время ссориться.
Максим. Да у нас просто наркомания, патологическая жажда общения друг с другом. Мы полдня друг без друга не можем прожить!
Татьяна. Такое у нас прямо с первого дня.
Максим. Мы никогда друг друга не доводим. Один что-то рассказывает, другой слушает.
Татьяна. Мы такие разные, что нам очень интересно друг с другом.
Максим. Мы сразу как-то подружились. Кстати, живем в одном доме, но в разных подъездах. Я, например, иду смотреть футбол домой, Таня занимается своими делами. Но после футбола и уже звоню ей — а что ты делаешь?.. Ем я вообще практически исключительно у Тани. Такой вкусный борщ!
В одном из интервью я читала о ваших любимых писателях. Циничный Чак Паланик, с одной стороны, и эзотерик Ли Кэрролл — с другой. Пытаетесь настроить друг друга на свою волну?
Максим. Таня пытается. Я ей иногда подсовываю что-нибудь совсем простенькое. Может социалочку прочитать.
«Бойцовский клуб»?
Максим. Это следующий шаг.
Татьяна. Да, сейчас у меня Стивен Кинг.
Неужели «Сияние»?
Максим. Ну какое «Сияние», когда человек читает это «Путешествие домой»?! Она же с ума сойдет.
А вы, Макс, читали «Путешествие домой»?
Максим. Нет! Даже не пытался. И, кстати, я не могу сказать, что Чак Паланик мой прямо любимый писатель. Я еще люблю Довлатова, Булгакова…
Татьяна. А я люблю сказки и мультики.
Максим. Да, мультики! А я их терпеть не могу. Помню, как в детстве все бежали домой, когда начинался Дисней. А я один оставался во дворе — хотел играть в футбол. Я, наверное, всего один раз был на мультике в кино за все время.
Татьяна. Да, и до сих пор не можешь мне простить «Рапунцель».
Максим. Да за этого «Рапунцеля»…
Татьяна. Все время мне теперь припоминает. Заставила посмотреть! Это же заряд хорошего настроения.
Максим. Короче, не люблю я, когда хорошее настроение.
Вот это мистика.
"
