– Татьяна, вы хотели, чтобы разница в возрасте между вашими детьми составляла четыре года, как у вас и вашей старшей сестры Ольги. Делаю вывод, что вы были в детстве дружны.
– Очень! Хотя, конечно, иногда возникали споры, скажем, из-за какой-нибудь куклы. Мы ведь из семьи среднего достатка, поэтому изобилия игрушек не было. Но когда мне исполнилось десять, а Оле четырнадцать, у нас уже, разумеется, сформировались разные интересы, игрушки остались в прошлом. И виделись мы реже, потому что Оля занималась народными танцами и со своим ансамблем часто уезжала на гастроли. И вот тогда я поняла, как скучаю по сестре: ходила по квартире и разговаривала с ней, задавала вопросы и сама же за неё отвечала. (Смеётся.) Сейчас сестра – моя лучшая подруга. И я могу сказать с уверенностью, что такая разница в возрасте между детьми способствует дружбе.

– Вашей дочке Анжелике четыре года. Она уже осознала, что у неё появится брат?
– Тут нам предстоит серьёзная психологическая подготовка. Анжелика с папой изначально ждали сестрёнку. Первые пару месяцев они в два голоса только и твердили: сестрёнка, сестрёнка… Я сказала: стоп, друзья, подождите, а если мальчик? Что будем тогда делать? В итоге, когда стало ясно, что родится именно мальчик, Анжелика расстроилась. Утешилась, только когда я ей сказала: а мы попросим у папы ещё сестрёнку. Но чуть позже. (Смеётся.) Сейчас, перебирая дочкины вещи, из которых она уже выросла, я спрашиваю: ну что, может, отдадим знакомым? Анжелика: «Нет-нет, мы это оставим для сестрёнки». Поэтому большая задача стоит передо мной и Максимом: подготовить дочку к появлению малыша, чтобы не было ревности, чтобы её радовали перемены, которые скоро случатся. Будем разговаривать, объяснять… Вчера я первый раз дала Анжелике потрогать мой живот, чтобы она почувствовала, как малыш шевелится. И такой был восторг: «Он мне сказал «привет»!» Естественно, меня её реакция порадовала. Хотя Анжелика часто говорит: «Малышей не люблю, потому что они забирают игрушки». (Смеётся.)

– Вы ведь в первые месяцы беременности участвовали в проекте «Ледниковый период»?
– В первые три месяца. И когда я каталась в паре с актёром Евгением Прониным, время вообще летело. И жизнь была такая: гинеколог – каток – гинеколог – каток. (Смеётся.) Во втором триместре я уже, так сказать, остепенилась, но ненадолго. После Нового года наконец открылся Центр фигурного катания Татьяны Волосожар, это мой тренировочный центр в Сокольниках. И я активно включилась в работу. Пошёл уже седьмой месяц беременности, я понимаю, что надо бы как-то успокоиться, однако дела не отпускают.

– Значит, беременность проходит легко.
– Знаете, я чувствую себя абсолютно по-другому – не так, как с Анжеликой. С ней у меня не было токсикоза, а с мальчиком был, и фигура абсолютно другая, и предпочтения в еде изменились. Не могу сказать, что в первые триместры чувствовала себя очень-очень плохо. Будь так, я бы не смогла тренироваться и выступать. Но в этот раз абсолютно всё по-другому! Видимо, потому что мальчик. Но поскольку у меня сестричка в ноябре родила второго сына, она даёт мне советы насчёт беременности.

– Проблемы с весом вас тревожат?
– Конечно, не хочется набирать совсем уж лишних килограммов, чтобы потом с ними долго бороться. Я и в спорте не придерживалась строгой диеты, но если набирала лишние граммы-килограммы, старалась сразу их ликвидировать. Однако я и сейчас стараюсь следить за питанием. Себя не ограничиваю, могу и ночью поесть, если очень захочу. Но надеюсь после рождения малыша максимально быстро прийти в форму. Тем более что жизнь, когда нас станет четверо, наверное, окажется очень насыщенной. Опять же, занятость в Центре. Мы с Максимом планируем продолжать выступать и в ледовых шоу. Так что дел много, и к ним надо быть готовой.

– Вы с Максимом двукратные олимпийские чемпионы, чемпионы мира и Европы. Какими качествами должны обладать партнёры, чтобы получилось такое «созвучие»?
– Если вы считаете, что обязательно должна быть схожесть характеров, то это не так. Например, я и Максим – люди не очень… лёгкие, и характеры у нас разные. Для того чтобы пара состоялась, я думаю, в первую очередь нужны терпение и терпимость. Нужно принимать партнёра таким, какой он есть, неважно, какой он вне льда. Скажем, вспыльчивый или, наоборот, слишком мягкий. Главное, чтобы был успех на льду. Если двое умеют принимать во внимание только это, получается идеальная пара.

– Вы с Максимом несколько лет назад объявили, что уходите из большого спорта. Наверное, могли бы ещё выступать?
– Понимаете, мы уже давно вместе, и нам уже сложно сохранять дистанцию. Субординация стиралась, а вместе с ней ослабевали те самые терпение и терпимость. И это очень мешало как льду, так и жизни. Вот тогда мы поняли, что в приоритете у нас личная жизнь, а не большой спорт, и создали семью. Даже сейчас стараемся, чтобы наши сферы деятельности не пересекались. Максим – тренер, он готовит взрослых, и у него уже высокие результаты. А я тренер начинающий, и мои подопечные – малыши. Мы с Максимом, конечно, стараемся помогать друг другу, но не соприкасаемся. Если бы работали в одном направлении, у нас постоянно возникали бы споры, а так – каждый развивается в той сфере, которая ему интереснее.

– Насчёт имени малыша, который скоро появится на свет, тоже были споры?
– С именем сложно. Так же было и с Анжеликой. Пока она росла у меня в животе, мы её называли Таисией. Но потом как-то засомневались. Через три дня после рождения доктора нам сказали: вы штраф будете платить за то, что не можете ребёнку имя придумать! (Смеётся.) Почему-то для меня это очень сложно. А с мужскими именами особенно. Так что мы пока не определились. Думаю, получится, как с Анжеликой: имя выберем только после рождения малыша.

Волосожар– А в астрологию вы верите? Сын у вас будет Близнецы. Хороший знак.
– Да, он будет Близнецы, как и я. (Смеётся.) У меня много знакомых Близнецов – успешные люди. В том числе мой кумир Катя Гордеева. Но я не скажу, что глобально увлекаюсь гороскопами, однако прислушиваюсь к астрологам.

– О Близнецах говорят, что в них будто два человека вечный спор ведут.
– Да, и из-за этого порой сложно сделать выбор, даже в малом. А у меня ещё и Максим Весы, ему тоже трудно принять решение. Поэтому мы зачастую перекидываем друг на друга: «Давай ты решай». – «Нет, ты». (Смеётся.)

– Кстати, о выборе. Когда-то мама привела вас и Олю в секцию фигурного катания. Вы, пятилетняя, остались, а сестра заниматься не захотела. В результате вы достигли больших высот в спорте. Сестра не пожалела, что не осталась тогда на льду?
– Думаю, нет. Оле это просто не нравилось. Так что не возникало ни ревности, ни зависти ко мне. Тем более что сестра очень успешно шла по своей карьерной лестнице. Её танцевальный коллектив выезжал на гастроли даже за границу. У Оли свои интересы, свои друзья. Но она гордилась моими успехами, так же как и я – её. На этой почве у нас никогда не было конфликта, мы всегда старались друг другу помогать. Наверное, надо сказать родителям спасибо за то, что так нас воспитали.

– Вот много лет беседую с людьми, достигшими больших успехов, и почти всегда оказывается, что главный импульс в их судьбе дали уникальные родители, вложившие много сил в ребёнка.
– Наши с Олей родители совершенно обычные люди. Отец – военный. Видели мы его дома нечасто, но папа всегда уделял дочкам внимание, если появлялось свободное время. Помню, родители купили первую машину, и мы стали выезжать на пикники, ездили в гости к бабушке, в лес за грибами… Это незабываемо! А мама – педагог, работала в детском саду методистом, потом перешла в один творческий коллектив, отвечала за концертные костюмы. Какое-то время была домохозяйкой, занималась нами. В моих успехах сыграло роль то, что я сразу влюбилась в свой вид спорта. В секцию меня привела мама, которая сама когда-то мечтала стать фигуристкой, но у неё не было такой возможности. И когда мы из маленького городка переехали в Днепропетровск, да ещё поблизости оказался прекрасный большой стадион, мама, конечно, сразу нас с сестрой туда отвела.

– Наверняка вы падали, шишки набивали. Неужели не хотелось всё бросить и пойти домой в куклы играть?
– (Смеётся.) Наоборот, меня оттуда с трудом забирали. Танцами я тоже занималась, но сцена меня не так увлекала, как каток.

– Свою первую победу в соревнованиях вы завоевали в семь лет. Та награда сохранилась? Что вам тогда вручили?
– Это был вымпел. Хорошо помню: тёмно-синий вымпелок, на котором ничего не написано – ни имени, ни достижения, ни вида соревнования. И папа сам соорудил железную табличку, на которой сделал гравировку: Татьяна Волосожар, первое место на таких-то соревнованиях. Вымпел, наверное, хранится где-то у мамы в Днепропетровске. А совсем недавно ко мне вернулся… Не знаю, в каком возрасте, но десяти лет ещё точно не было… Я изготовила самодельный дневник из прошитых страниц и что-то в нём рисовала. И как-то раз мама привезла мне из Днепропетровска этот маленький альбомчик, я его полистала и увидела необычный рисунок – шесть разноцветных колец. Что это означало, я не помню. Похоже на символику Олимпийских игр, хотя там полагается пять колец. Думаю, это были мои детские мечты.

– Напророчили себе. К слову, у вас дома есть почётное место для ваших с Максимом многочисленных наград?
–  Из олимпийских медалей только одна хранится у нас дома. Держим для разных случаев. Вот когда мой Центр открылся, я взяла её, чтобы показать деткам – пусть знают, как выглядит олимпийская золотая медаль, и тоже стремятся к победам. Но никакого медального «иконостаса» у нас с Максимом нет. (Смеётся.) Мы же с ним родом из разных городов, долго жили на съёмных квартирах, поэтому свои награды отправляли родителям. У Максима отец был поклонником фигурного катания, у меня – мама. Мы их в первую очередь радовали. И даже когда переехали в свой дом, не завели в нём «место почёта». Но, наверное, пора уже это сделать.

– Анжелика понимает, что её родители – звёзды? Хвастается в своём детском кругу?
– Нет. Она абсолютно спокойно к этому относится. И, что меня радует, дочке нравится заниматься фигурным катанием, она сама просится на каток. Я её спрашиваю: почему тебе туда хочется? «Потому что там прыгают и танцуют». Думаю, родители являются для неё наглядным примером, поэтому Анжелика проявляет интерес. Но не исключаю, что действуют гены. Может, станет фигуристкой. На открытие своего Центра я привозила олимпийскую медаль, чтобы показать её детям. И ещё дома дала её рассмотреть Анжелике, но ей было не очень интересно. Подержала её в руках, сказала «о, какая тяжёлая!» – и побежала дальше играть. Конечно, она ещё не придаёт значения таким вещам. И папу с мамой не считает особенными.

– А как проходила ваша свадьба? Наверное, среди гостей было много знаменитостей?
– Мы, конечно, планировали свадьбу заранее. Тогда ещё продолжался тренировочный процесс, мы находились в Италии на сборах, поэтому организацией торжества здесь занималось свадебное агентство. Разумеется, все наши пожелания были учтены, а мы хотели, чтобы всё прошло грандиозно. Так и получилось. Мы проводили свадьбу в два этапа. Расписывались не в загсе. Для нас организовали выездную церемонию, она проходила в центре Москвы, с видом на Тверскую и Охотный ряд. Хотя стоял август, было холодно и пасмурно, но когда мы расписывались, тучки разошлись и на короткое время выглянуло солнышко. И это было как-то… символично и очень красиво. А вторая часть предназначалась гостям. Присутствовало около ста двадцати человек. Большинство, конечно, из мира фигурного катания. Подружками невесты были Аделина Сотникова и Настя Задорожная. Да, там было много известных людей. Например, Юля Барановская, дизайнер Алёна Ахмадуллина, которая сшила мне очень красивое свадебное платье.

– С того памятного дня прошло больше пяти лет. И вы с Максимом очень гармоничная пара. Скажите, что в характере мужа вам особенно нравится?
– То, что он очень прямолинейный человек, всегда говорит правду в глаза. Возможно, кто-нибудь посчитает это как раз недостатком. Естественно, человека, которому Максим высказывает что-нибудь не слишком приятное, это может ошарашить и даже обидеть. Но я это качество в муже ценю и принимаю, потому что сама так не умею. Я, наоборот, выслушаю человека, пойму, что он не прав, но промолчу. Потом долго перевариваю сказанное, обдумываю ответ, взвешиваю, сумеет ли он его воспринять… Одним словом, мучаюсь и не всегда нахожу выход в таких ситуациях. А Максим в этой своей прямолинейности всегда честен и прав.

– Его не испугало, что вы пообещали Анжелике ещё и сестрёнку?
– (Смеётся). Сейчас Максим уже спокойно к этому относится. Вообще-то он хотел одного ребёнка, но теперь согласен и на троих. Говорит: «Ну, где двое, там может быть и больше». А я всегда говорила, что на одном ребёнке не хочу останавливаться. Может быть, не остановлюсь и на двоих, тем более что обещала Анжелике сестрёнку.

Расспрашивала
Марина БОЙКОВА

-- Максим, за то время, что вы работаете с Тарасовой и Морозовым, ребята очень изменились, изменилось их катание. В чем причина такого преображения?

-- Честно говоря, я не вижу особых преображений, потому что каждый день нахожусь с ребятами, каждую тренировку и ни одной не пропустил в этом сезоне, поэтому мне сложно судить об их изменениях. Но то, что говорят специалисты, говорят судьи, радует, и в то же время я понимаю, расслабляться нельзя.
А что помогло изменить их, если это и помогло, то, прежде всего, ребята в этом сезоне сами изменились. Изменили свое отношение к работе и к себе, к восстановлению, каким-то профессиональным качествам, которых до этого, как мне кажется, им не хватало. В этом сезоне в работе у меня практически нет нареканий к Вове с Женей, и я думаю, это принесло результат. Отчасти в этом есть и тренерская заслуга, но в основном это заслуга их самих. Они, наконец, поняли и начали двигаться, только начали двигаться в правильном направлении. Это еще не максимально то, что нужно для побед, но это уже очень большой шаг вперед.
-- Сезон у вас получился сложным – болезни, травмы, выступление в Казани, снова болезнь, победа на ЧР и дальше не все шло гладко. Как справлялись?

-- Я уже шучу, что в этом сезоне я остался один как тренер и полностью выполнял функции и старшего тренера, и технического специалиста, и хореографа, всего, всего -- как человек-оркестр. Посмотреть, что у наших молодых соперников из России, где с каждой парой работает команда по несколько человек, получается мы с Сережей Вороновым вдвоем против всех. И это тоже нас подстегивает, и Сергея, и меня, и ребят.
Но в целом, за этот год я наработал опыта лет на 20 тренерской деятельности. Потому что в этом сезоне мы через очень многое прошли. И травма руки Вовы, когда он катался полсезона в фиксаторе. Думаю, любители фигурного катания могли заметить это на соревнованиях, и в Стокгольме будет наш первый старт в сезоне, когда Вове не нужен будет специальный ортез. У него была проблема с кистью, очень серьезная, и весь сезон мы не могли снять эту штуку, что доставляло неудобство при исполнении парных элементов.

Потом у нас было два ковида в команде. Сначала заболел Вова перед важным стартом, очень тяжело восстанавливался. И не знаю, как я руки не опустил, потому что казалось, уже нет возможности восстановить человека из того состояния, в котором он пребывал после ковида. Когда один элемент на тренировках… А надо помнить, что Вова не маленький мальчик, а огромный мужик, у которого сердце как мотор качает на это огромное тело. И когда банально не хватает кислорода, ты видишь, как человек бледнеет, у него втягиваются щеки, мешки появляются под глазами, и все это ты видишь и несешь ответственность за его здоровье, чтобы не дай Бог ничего не произошло – это был такой тяжелый момент
И потом, только вернулись с соревнований из Казани, казалось, все нормально, восстановились, и прямо на тренировке выяснилось, что у Жени симптомы болезни, и мы сразу отправили ее домой. Диагноз подтвердился, Женя отлежала с пневмонией, и после этого она прошла тот же пусть восстановления, что и Вова. Но самое главное, ребята все равно продолжали друг друга поддерживать, тащить. Появилась какая-то именно командная работа, зачатки ее, что и позволило все превозмочь.

Вдобавок к этому были проблемы с финансированием, с поисками льда, потому что мы можем тренироваться только в Новогорске, где действуют строгие ограничительные карантинные меры. А у меня Таня (Воложосар – партнерша и жена – прим.) беременная, плюс я работаю на другой работе, связанной с телевидением, и мне невозможно год находиться в изоляции от семьи, дочери, поэтому мы не могли там все время сидеть.

Да и, наверное, с ума бы сошли, сидеть все время в «пузыре». Если сейчас перед Стокгольмом мы на неделю настраивались, специально к таким условиям готовились, то что говорить, если бы нам пришлось целый сезон «в пузыре» находиться. Поэтому в Новогорске мы не могли кататься, приходилось искать лед. Вынуждены были тренироваться в Сочи, и огромное спасибо федерации фигурного катания Краснодарского края, которая развивает парное катание, и благодаря обмену опытом они нас пустили на лед к своим парам, дали возможность кататься, хотя мы не представляем этот регион. Очень гостеприимно к нам отнеслись…
Проблем было много. Незадолго до чемпионата мира, в самый ответственный момент, когда должна была быть массированная «атака» на физическое состояние ребят по плану подготовки, Вова подхватил энтеровирус. Несколько тренировочных дней вылетело, потому что фигурист, простите за подробность, не слезал с унитаза, не знал, каким местом к нему прислониться. Естественно, сил нет, симптоматика печальная, после болезни полное бессилие. А парное катание -- силовой вид спорта, партнеру сила нужна…

Но через тернии к звездам. Повторюсь, своим отношением, спокойным отношением, где-то даже философским, взрослым, в сложившейся ситуации ребята научились справляться с трудностями. В этом сезоне они вышли, как я говорю, из зоны комфорта, когда за тебя все делают, у тебя всё есть, финансирование, свой каток, и ты только приходишь и тренируешься... У нас такого не было. Ребята и деньги свои вкладывали, и ездили мы на соревнования, оплачивали Сережу, потому что он нам нужен был на стартах, а на его зарплату сложно ездить на такие турниры, как например, в Голландию. Мы скидывались на четверых как одна команда, вкладывались. Федерация чем-то помогала. Короче, выкручивались.
-- И все же, по катанию ребят в этом сезоне заметно, как они раскрылись и добились прогресса в плане хореографии, выразительности. Это то, чего им не хватало, и это ваш вклад.

-- Знаете, я для себя давно уяснил, что я - хореограф, а не тренер. Просто у меня так получилось, что сейчас готовлю пару еще и как тренер. Но по факту мне больше нравится делать то, что я делаю с точки зрения хореографии, с точки зрения поиска музыки, дорожек, шагов… Меня судьба заставила быть тренером, но мне больше нравится искать, копаться, оттачивать линии, хореографию, новые элементы, новые мини-поддержки, какие-то новые вещи находить… Я просматриваю миллионы соревнований 70-х годов. Все парное катание ГДР, СССР, Украины, всех наших чемпионов… Вникаю, стараюсь понять, как работал Станислав Жук. Последний год я в принципе жил в ютубе и искал какие-то редкие видеозаписи элементов, которые новая система судейства перемолола и выплюнула, что очень жаль. Потому что было очень много хороших и зрелищных элементов.
-- Но когда в ваших руках пара высокого уровня, чем работа тренера отличается от работы хореографа?

-- Ответственностью. Потому что тренировать – самая неблагодарная работа и тренер самое низшее звено в цепочке фигурного катания. Самое элементарное: у тебя аккредитация, которая ничего не дает на соревнованиях. Ты сидишь и смотришь чемпионаты с последнего яруса. Ты никуда не можешь пройти. Просто я могу сравнивать. У меня были аккредитации журналиста, телевидения, хостбродкастера, оргкомитета -- каких только не было с того момента, как я закончил со спортом пять лет назад. Но самая низшая каста в этом перечне – тренерская, и это настолько несправедливо, что ни в какие ворота.

А объем работы, который выполняет тренер, это же не только час у бортика постоять. Это огромное количество бумаг, звонков… Найди лед, найди костюмы, заболели, найди врача, организуй тренировки, напиши планы… Ты должен знать всё. Если у тебя девочки тренируются, то должен фиксировать все женские дела, вести календарик вместе с ней, чтобы знать, когда нагрузки давать, когда чего, все контролировать…
Тренерская работа – это огромный пласт организаторской работы, которую выполнять тяжело, которая доставляет мало удовольствия, и я, честно говоря, очень сильно изменил свое мнение о тренерах после того, как сам им стал. Тренеры – это люди, которые больше всего делают для фигурного катания. Я не знаю, как за границей, но в России это так. Мы живем в бумажной стране. Собрать все бумажки после соревнований, отчитаться, кучу анкет заполнить, проконтролировать, чтобы спортсмены все это сделали и сделали правильно, постоянно быть в контакте с федерацией, плюс у тебя куча начальников… У тренера начальников больше, чем на каком-нибудь секретном предприятии, потому что каждый – начальник: одному не доложил, тут же по шапке получил. Поэтому не могу сказать, что от тренерской работы я в восторге, но это некий вызов и я горжусь, что попробовал и где-то даже выиграл два чемпионата России. Пусть кто-то признает, один, но я знаю, что два. И мне приятно об этом вспомнить.
У меня осталась очень большая обида на чемпионат Европы, который проходил в Белоруссии и который мы проиграли. Ведь я вместе с Таней вернул в Россию золото европейских чемпионатов на долгие годы, и потом я, как тренер, его проиграл. Для меня это был очень большой удар. У меня была такая депрессия после того чемпионата Европы. Какой-то психологический надлом. Я думал, что взялся за гуж, но оказался не дюж. И у меня есть этот зуб, хочу должок вернуть…
-- Чемпионат мира в Стокгольме пройдет без зрителей. Думаю, поэтому вы решили поехать на турнир в Гаагу, чтобы понимать, как все будет?

-- Был ряд причин. Во-первых, Женя с Вовой не выступали даже на «Кубке Ростелекома», который в принципе был международный турнир, с иностранными судьями, приезжал технический специалист парного катания Принс из Голландии. И пусть в этом сезоне наш этап Гран-при проходил в измененном формате из-за ковида, но другие пары в нем участвовали, а у меня ребята выступили только в Казани и Челябинске, плюс Кубок Первого канала, где все равно была такая атмосфера, не совсем спортивная, и давление было не совсем таким, как на больших чемпионатах. Поэтому мы посовещались, долго думали и в последний момент все-таки отправили заявку на турнир, опять же федерацию напрягали с изменением своих решений, спасибо, что помогли. Тем не менее, я посчитал нужным поехать, потому что нам надо было посоревноваться с зарубежными парами, неважно, какого они были уровня, но это были не наши, не наша привычная атмосфера борьбы с питерскими парами. В Гааге было очень много судей, технические специалисты, которые, возможно, будут на чемпионате мира, и нам нужно было показать свой уровень.
Да и ребятам тоже тяжело все время катать свои программы только на тренировках, хочется их где-то показать. В Гааге мы не были готовы на 100 процентов, но мы и не должны были быть в такой форме в тот период. Это был этап подготовки, где мы проверили себя. Мы откатали короткую программу вообще без разминки. Приехали на соревнования, которые начались чуть раньше, чем стояло в расписании, и опоздали на разминку. Вышли из машины, ребята надели коньки и прекрасно откатали короткую программу, что с точки зрения психологии, наверное, некую уверенность им должно дать. Произвольная прошла не без эксцессов. Но какие-то вещи они стали уже знать про себя: здесь пересидели, тут недоработали, слишком тренера много слушали, потому что и Сереге (Воронов – прим.) это был урок, а он в первый раз на чемпионат мира в роли тренера едет, и для него это было важно.

Если я уже более-менее пристрелялся, у меня и учителя были хорошие: с Ниной Михайловной (Мозер – прим.) разок постоял на чемпионате мира, потом с Мариной Олеговной (Зуевой – прим.), у нее учился. Они многое подсказали, показали, как надо и как не надо. И мне это надо Сереже как-то передать. Мы вместе будем на чемпионате, и он возьмет по неопытности что-нибудь сделает случайно и выбьет тонкий момент. Сережа должен был все это почувствовать. И в Гааге был такой момент. И с этой точки все было сделано правильно, потому что хорошо, что произошло там, а не на больших соревнованиях.
И плюс, конечно, нужно было послушать мнения специалистов. Я потом подошел ко всем судьям, техническим специалистам, там были все те, кто на чемпионатах работает, Вероник Флери из Франции, поляк Мариуш Зюдек, Йерун Принс… Мне нужно было получить от них обратную связь, услышать, над чем работать дальше. В Гааге судьи очень здорово отработали. Не было вообще вопросов. Где нам уровень не доставили, я и так видел, что мы потеряли. Все было честно, четко, жестко, объективно. И ребята сами на раскладке увидели, и мы тренеры увидели, где нам нужно добавить, где тонко и может порваться. Считаю, мы очень правильно сделали, что поехали на турнир.

-- Ну и атмосферу соревнований с ограничительными мерами прочувствовали, что не менее важно.

-- В Гааге мы тоже отбывали карантин. Нельзя было передвигаться общественным транспортом. Либо своя машина, где только твоя команда, либо шаттл, который ходил перед каждым видом и после вида. Тесты сдавали дважды. Награждение было без награждающих: Вова и Женя сами повесили себе медали, букетики друг другу подарили, сфотографировались и круг проехали. Без гимна, без всего. Но это тоже была репетиция перед чемпионатом мира.

-- На этом чемпионате мира также не будет российского гимна и флага. Это может отразиться на спортсменах?

-- Возможно, я скажу страшную вещь, за которую меня растерзают, но, я думаю, современное поколение уже не так все воспринимает, не так болезненно, как мы. Мы, наверное, последнее поколение, для которого эти вещи так много значили. А сейчас, до пандемии, границы были открыты, люди ездили в другие страны, многие спортсмены были натурализованы, у нас в команде Тиффани Загорски катается. Мне кажется, политики пытаются всех ограничить, а люди открыты к общению, толерантности, ко всему. И уже нет такого противостояния, «накрута», как в советские времена, что надо во что бы то ни стало обогнать и перегнать кого-то.

Надо просто показывать уровень своего профессионализма, своего мастерства. Потому что все равно для каждого из нас Россия много значит, все равно мы будем испытывать гордость за свою страну, и все ребята знают, что они сборная России.
Кто может отнять у них Родину? У них могут отнять гимн, флаг, герб, но это символы. А символы, они сегодня такие, завтра другие. Я не так долго живу на этом свете, а у меня этих флагов и символов поменялось столько… СССР, СНГ, Россия, флаг менялся, гимн менялся, герб… Но Родина, земля, за которую ты выступаешь, мама, папа, которые за тебя болеют, болельщики, которые тебя поддерживают – вот это важно. Я все время ругаю нашу экипировку, потому что на ней слишком много символики: гербы, флаги… Но я считаю, не в этом сила.

-- А в чем?

-- Но зуб-то есть? А будут хорошие тренеры, будут и хорошие спортсмены.

-- Конечно, если так говорить о мечтах, я хотел бы как последний парник, который выиграл чемпионат мира, привезти и как тренер в Россию эту медаль. Но для этого, прежде всего, надо выйти на лед и откататься. А это уже делает спортсмен. И тут твои мечты, твои амбиции уже не играют никакой роли. Ты уже ничего не решаешь. Ты решаешь весь сезон, когда ты стоишь за бортиком, когда приходишь на работу готовый, когда тебе нужно, чтобы в тебе огонь горел, чтобы его зажечь в ребятах, когда они устали, когда у них руки опускаются, когда им нужно объяснить, почему у них сейчас не получается, а завтра получится. Когда ты убеждаешь, что потом будет легче. И все это надо им объяснить и еще в себе разжечь огонь, потому что внутри тебя он тоже затухает. Поэтому я повторюсь, на тренерах лежит очень большая ответственность, и тренерам отводится огромная роль. Это ежедневная кропотливая работа, физическая, организационная, психологическая…

Короче, тренеры – это психи, которые безумно любят свою профессию. Я не представляю, как это надо любить… Особенно тем, у кого большие команды. Как у Этери Тутберидзе, например... А те, которые столько лет работают… Как Тамара Николаевна Москвина, Алексей Николаевич Мишин… Для меня это святые люди, такие тренеры. Я точно так, наверное, не смогу и не планирую.

-- Поживем – увидим. Спасибо, Максим, и удачи.